Автор: Егор Брацун
Дата: 2020-08-20 18:37

Довелось мне как-то ещё давно работать с фондами переданного из эмиграции из США казачьего архива эмигрантского. В частности в материалах эмигрантской периодики о Первой мировой войне 1914-1918 гг. и участии в ней Кубанского казачьего войска нашел такие отрывки из воспоминаний известного офицера Русской Императорской армии и Белого движения Сергея Георгиевича Улагая (сын адыга офицера из шапсугов, мать из служивых обрусевших немцев). Они были опубликованы не полностью, полностью мемуары С. Г. Улагая хранятся в архивных фондах, и всё никак их не издадут отдельной книгой увы, хотя ваш покорный слуга не раз поднимал этот вопрос. Публикую мои текстовые расшифровки-перепечатки 4-х отрывков из воспоминаний генерала Улагая об участии Кубанского казачества в Первой мировой войне.

«Часть 1. – Великая Война."

Война застала генерала Улагая в чине подъесаула, командовавшего сотнею в Кубанском конном дивизионе, являвшемся Конвоем Командующего войсками Варшавского военного округа. С начала войны, дивизион нёс главным образом ординарческую и конвойную службу при штабе армии и штабах корпусов Сотни часто перебрасывались из штаба в штаб. Такая служба не удовлетворяла подъесаула Улагая. Он рвался в боевую обстановку. После долгих хлопот, ему удалось перевестись в Кавказскую туземную дивизию, а оттуда во 2 – ю Сводно-казачью дивизию, в 1 – Линейный полк. Уже после революции, когда Русская армия была в полном развале, он был назначен командиром 2 – го Запорожского полка. Если представится возможность, то эта часть Воспоминаний генерала У. будет отпечатана отдельным изданием, ежели же к этому не представится возможности, то на страницах Кубанского Сборника будут печататься отрывки из этих воспоминаний. Один из таких отрывков печатается ниже: «Прибытие есаула У. в 1 – Линейный полк.» С большим беспокойством подъезжал я, после полудня, к расстилавшемуся предо мною большому селению, которое, по словам встретившегося крестьянина, и было с. Луки Широкая. Хорошая просёлочная дорога подходила в середине селения. К моей большой радости, ещё издали, я увидел за дворами и у колодцев небольшие группы казаков, водивших на водопой лошадей. У самого въезда в селение, немного в стороне, стоял хороший деревянный дом с хозяйственными постройками. В момент, когда мы поравнялись с ним, на крыльцо его вышла какая то весьма странная фигура: высокого роста, с большой окладистой рыжеватою бородою, с золотыми очками и в длинном чёрном... не то подряснике, не то халате, не то удлинённом бешмете. В первый момент, я подумал, что это полковой или сельский священник. Совершенно не обращая на нас никакого внимания, человек этот возился возле маленького самоварчика, тут же дымившегося, по-видимому, раздувая его. Как я ни был уверен, что предо мною священник, всё же, для осторожности, назвать его батюшкой я воздержался. "Скажите пожалуйста" – обратился я к нему, подъезжая ближе к крыльцу – "не знаете ли вы где расположен 1 – й Линейный полк и где квартира командира полка?" Выпрямившись, бородатый человек, посмотревши на меня с нескрываемым удивлением, спокойно ответил: "Командир полка помещается как раз в этом доме. Здесь вы получите все необходимые вам указания. Слезайте, я вам покажу как к нему пройти...Вот, постучите в эту дверь" - проговорил он, когда мы с ним вошли в длинные, просторные, тёмные сени. - "Здесь комната полкового адъютанта". Полковой адъютант, хорунжий Бондаренко в момент когда я вошел в комнату, сидел за столом, заваленным различными бумагами. По-видимому, его комната одновременно была и канцелярией. Представившись и передав все полагавшиеся в таких случаях документы на меня, моих казаков и на лошадей, я просил адъютанта доложить обо мне командиру полка."Командир полка в данный момент отсутствует. После ранения, он был эвакуирован в тыл и вернётся, как сообщает, не ранее как через две-три недели" – ответил адъютант. "Временно полком командует помощник его по строевой части войсковой старшина Образ. Он помещается в соседней комнате и я, если разрешите, пойду сейчас доложить ему о вашем прибытии". Минуты через две-три, адъютант снова отворил дверь и пригласил меня войти. Навстречу мне, поднялся с походной кровати, небольшого роста с заметным брюшком, выдававшимся из под чёрного бешмета, брюнет средних лет с небольшими чёрными усами и сильно изрытым оспою лицом. Задавши, после моего официального представления, несколько, подобающих в таких случаях, вопросов: как доехали, где служили в последнее время, на каком фронте и т.д., он пригласил меня сесть и, немного помолчав, обратился ко мне с улыбкою: "Должен вам сказать, есаул, откровенно, что ваше прибытие ставит меня, в довольно затруднительное положение и, до приезда Командира полка, делать какие либо окончательные решения относительно вас, я воздерживаюсь. Делом в том, что когда в полку получилось ваше ходатайство о прикомандировании, вы значились подъесаулом. Теперь, оказывается, вы есаул, да ещё с таким старшинством, что ни сегодня – завтра, смотри, попадёте и в войсковые старшины. У нас же в полку офицерский состав, в данный момент, чрезвычайно молодой. Только один командир сотни подъесаул, да и он, вероятно, по службе, лет на десять моложе вас. Остальные все сотники. Назначить вас даже к этому подъесаулу младшим офицером, было бы, конечно, и обидным, и ненормальным по отношению к вам. Но, с другой стороны, посудите сами, справедливо ли бы было отобрать сотню хотя бы даже и у самого младшего командира сотни, но коренного Линейца и передать вам?". "Всё это я отлично понимаю, господин войсковой-старшина" – возразил я немедленно Образу – "и, конечно, не допущу чтобы из-за меня произошли бы в полку хоть какие-нибудь осложнения. Направляясь сюда я имел уже, конечно, что буду, покрайней мере первое время младшим офицером и к этому положению подготовился и если вы меня назначите даже к самому младшему командиру в сотню, даю вам слово, что никакой горечи, никакой обиды испытывать не буду". "Ну тогда всё устраивается" - сказал Образ. "Временно я вас прикомандировываю к 1-й сотне. Командир её сотник Мурзаев находится, пока в тылу, на излечении раны и сотнею временно командует хорунжий Непокупной. Пока расположитесь там, а дальше будет видно. Понятно, вы назначаетесь не младшим офицером в эту сотню, а будите, как бы руководителем во время отдельных действий".

Откланявшись, я уже направился, было, к выходу, как командир полка меня окликнул снова: "Здесь, рядом, помещается командир нашей бригады генерал-майор Плаутин. Я думаю, что вам следовало бы зайти сейчас к нему и представиться. Хорунжий Бондаренко - проводите есаула к командиру бригады". Выйдя в сени, я собрался уже, было, направиться к выходу, предполагая, что генерал; живет в соседнем дворе, как Бондаренко, обогнав меня, постучал в противоположную нам дверь. " Войдите!" - раздался голос изнутри, - "Ваше превосходительство" - проговорил адъютант, отворив дверь и став на ее пороге - "Вновь прикомандированный к линейному полку есаул Улагай желал бы иметь честь представиться вашему превосходительству". "-А!- Отлично... входите пожалуйста" – проговорил генерал. Каково же было мое удивление и еще больше – смущение, когда, навстречу мне, от большего стола, заставленного коробками от лечений, консервными банками, стаканами, сахаром и, в стороне целыми кипами бумаг и газет, поднялся тот, именно, бородач и в том же костюме, которого я видел только что на крыльце у самоварчика и которого принял за полкового священника. - "Извините, пожалуйста, ваше превосходительство" - пробормотал я после официального представления - "что я так просто и бесцеремонно обратился к вам во дворе"..."Ну-ну - что там! Ведь вы же меня в лицо не знали, а в этом бешмете как же вы могли бы угадать кто я такой".

О генерале Плаутине я слышал еще в Русско-японскую войну. Он был тогда командиром одного из полков Кавказской туземной бригады. Это был удивительно добрый, сердечный, ласковый и бесконечно простой начальник. Через несколько минут генерал нас отпустил. Взяв из штаба полка проводника, я отправился в расположение 1-й сотни. Хорунжий Непокупной был младшим офицером полка. Всего два года тому назад как он окончил одно из Кавалерийских училищ и, однако же, к моменту моего прибытия в Линейный полк, он был уже одним из лучших боевых офицеров полка и имел Георгиевское оружие. Во время атаки неприятельской батареи под Бучачем, в 1914 году высланный перед атакой вперед, с небольшим разъездом, Непокупной, ворвавшись на батарею, нанес командному составу прислуге при орудиях тяжелые потери, и тем самым способствовал удачному исходу атаки. Страстный любитель лошадей, вечно мечтавший о скачках, полный впечатлений от захватывающих рассказов ген. Краснова из жизни офицеров спортсменов, он был бы, вероятно, одним из тех типов кавалерийского офицера, которые, отравленные микробом конного спорта, часто еще на последнем курсе военного училища, на всю жизнь уже остаются во власти этой редко излечимой болезни, не смотря ни на частные неудачи, горечи, разочарования и даже настоящие несчастья. Неожиданное мое появление в расположении сотки не мало удивило и даже смутило молодого командира сотни, но, после моего объяснения и ознакомления с имевшимся между мною и командиром полка, разговором по поводу моего временного положения в сотне, он успокоился и между нами сразу же установились простые и добрые отношения. Вечером, когда мы с ним готовились садиться за ужин, пришел казак с какою то ему запискою. Оказалось, приглашение на вечеринку в одну из соседних сотен. К нашему приходу, там уже были почти все офицеры полка, всё, конечно, зеленая молодежь. Давно я уже не видел такого безудержного разгула, такого общего искреннего веселья. Было совсем уже поздно, когда я возвращался домой. Хорошее, спокойное чувство, помню, наполняло все мое существо. Та, еле уловимая тревога и острое разочарование, что ощущал я уже в первые дни моей жизни там, в далекой Галиции, на Пруте, теперь быстро и определенно заменялись радостным удовлетворением, верой и надеждой. Весь полковой район наш, по крайней мере тот, по которому я проходил тогда, гудел, гремел и заливался пением. Там какой-то неведомый сильный бархатистый баритон заводил «Из-за острова на стрежень»... Там...стонала и плакала зурна, гремели бубны и в такт наурской лезгинки слышалось хлопанье в ладоши и, время от времени – сухие револьверные выстрелы. И однако же, за всем этим кажущимся всеобщим разгулом и буйным весельем – кругом чувствовалась часть овеянная уже блестящими победами, испытанная, верная, надежная. И невольно в душе моей стало вдруг, как-то, необычайно тихо, спокойно и я почувствовал, наконец, ту удовлетворенность, которую та долго так долго и так тщетно искал с самого почти начала войны, в разных частях и на разных фронтах. Чтобы теперь не случилось со мною, какие бы не ожидали меня личные тревоги, неприятности и неудачи, я чувствовал, все-же, что то, что я нашел теперь, это было именно то, что так долго искала моя душа, и что, безусловно, отвечало моей натуре. Впрочем в этот день, в селении Луки, не один я, по-видимому, переживал это удовлетворение, душевное спокойствие и неподдельную радость. Выйдя во двор, где были разбиты коновязи нашей сотни и где у плетня стояли теперь моя и моих казаков лошади, я увидел в кругу собравшихся Линейцев, моих вестовых: Хилько и Кармазинова. В первый раз, кажется, за последние месяцы, я видел их лица такими светлыми, оживленными и слышал их голоса такими, необычно, громкие и довольные...