Первые дни революции в Балтийском флоте
Автор: Бьеркелунд Борис
Дата: 2012-04-24 22:14
Период с начала революции до прихода к власти большевиков в конце октября 1917 года был для всех офицеров самым страшным, опасным и трудным временем. Фактически они находились вне закона; кто угодно мог убить офицера безнаказанно. Достаточно вспомнить, что первый солдат, поднявший руку на своего командира, унтер-офицер Волынского полка Кирпичников был первым «революционным» военным министром Гучковым награжден Георгиевским крестом, высшей наградой, дававшейся в России за проявление большой храбрости. В дальнейшем Георгиевских крестов за убийства не давали, но убийцы оставались не обнаруженными и обнаруживать их никто не хотел. Печать того времени, включая буржуазную, твердила на все лады об удивительной, никогда раньше не случавшейся «Великой бескровной революции». Поэтому о многочисленных убийствах в тылу и на фронте умалчивалось, и сведения о них проникали в население путем «пантофельной почты». Умолчать об убийствах моряков было для печати значительно труднее, так, как они происходили на базах флота, в многолюдных центрах, на глазах многочисленных свидетелей. Я хорошо себе представляю, что в дальнейшем ходе революции, после убийств и жестокостей красного террора, ужасов гражданской войны, сталинской эпохи, раскулачивания и «углубления» революции, унесших миллионы жертв, убийство двухсот морских офицеров не может в 1965 г. произвести на читателя сильного впечатления, тем более что при развитии событий в России, как в свое время и во Франции, по метким словам поэта Савина, «всю кровь с камней и рук легенда стерла».
* * *
Большинство убийств в Балтике были произведены в самом начале революции, 3 марта, и произошли так же неожиданно, как и сама революция. Душевное состояние офицеров можно сравнить с состоянием человека, попавшего в стихийную катастрофу, разразившуюся в тот момент, когда он сам был занят мелочами своей повседневной служебной жизни. Никакого сопротивлении происходящему со стороны офицерства не было и при внезапности событий и быть не могло. Я это подчеркиваю, заранее отводя возражение, что эксцессы явились результатом взрыва со стороны матросских масс против командного состава, оказывавшего якобы сопротивление революции. Так же неосновательно мнение, что эксцессы были следствием озлобленности масс, вызванной слишком строгой дисциплиной и несправедливостями со стороны командного состава, своего рода местью. На флоте, конечно, существовала дисциплина, он она была значительно легче, чем в армии, и сам командный состав был по своим установкам весьма либерален. Кроме того, большинство убитых офицеров «мордобойцами» не были и убиты они были в большинстве случаев не своей командой, а неизвестными им матросами. Среди пострадавших было много начальников, весьма популярных среди своих подчиненных. В газетах того времени писалось, что офицеры были убиты «лицами, одетыми в матросскую форму». Этим утверждением газеты хотели оправдать матросскую массу, свалив вину на каких-то «посторонних флоту лиц».
Но это не соответствовало действительности и не подтверждалось фактами. Убийцы были настоящими матросами, а отнюдь не ряжеными. Обращает на себя внимание подвижность этих убийц. Определенные группы и отдельные лица ходили и убивали там, где они могли застать свои жертвы, причем можно констатировать явное стремление обезглавить флот. Убийцам не удалось перебить все офицерство по обстоятельствам не от них зависящим, в большинстве случаев — вследствие сопротивления, оказанного им со стороны подчиненных убиваемых.
Проследив развитие событий, я могу отметить, что в течение дней 3, 4 и 5 марта 1917 года в Гельсингфорсе были убиты: командующий Балтийским флотом вице-адмирал А. И. Непенин, командующий 2-ой бригадой линейных кораблей контр-адмирал А. К. Небольсин, командир порта, флота генерал-лейтенант В. Н. Прототопов. На л/к «Андрей Первозванный» убит лейтенант Бубнов, ранен и убит по дороге в лазарет мичман Воробьев. На л/к «Павел I» убиты старший офицер старший лейтенант В. Я. Яновский, лейтенанты старший штурман Ланге и H. Н. Совинский, мичманы Шиманский и Булич (последние два убиты кочегаром Руденком, подкравшимся сзади и размозжившим головы кувалдой). На крейсере «Диана» капитан 2-го ранга Б. Н. Рыбкин. На І-м дивизионе тральщиков старший лейтенант В. Н. Кулибин, лейтенант А. Н. Репнинский, мичман Д. И. Чайковский, капитан 2-го ранга К. П. Гильдебрант, старший лейтенант Л. К. Львов и лейтенант А. Г. Бопе.
На сторожевой дивизии убиты: командир «Меткого» ст. лейтенант П. Г. Витт, на посыльном судне «Куница» лейтенант А. П. Ефимов, на сетевом заградителе «Зея» лейтенант граф Подгоричани-Петрович.
На эскадренном миноносце «Эмир Бухарский», стоявшем у стенки, за завтраком были убиты вбежавшим в кают компанию чужим матросом старший лейтенант Варзар и мичманы Лауданский и Нейберг.
На э/м «Уссуриец» убиты капитан 2-го ранга M. М. Поливанов и инженер механик старший лейтенант А. Н. Плешков.
На э/м «Гайдамак» — мичман Биттенбиндер.
В порту убит корабельный инженер Л. Г. Кириллов, приехавший накануне и шедший с командиром порта Протопоповым.
Убиты: на э/м «Москвитянин» командир капитан 2-го ранга А. А. Рыжей. На заградителе «Волга» лейтенант Г. А. Бакалым. На транспорте «Русь» старший лейтенант барон Б. Э. Майдель, который был старшим штурманом л/к «Андрей Первозванный» и одновременно начальником Школы рулевых и сигнальщиков, помещавшейся на транспорте «Русь».
Кроме них были убиты следующие офицеры, место службы которых мне не удалось выяснить: штабс-капитан по Адмиралтейству П. А. Попов, поручик по Адмиралтейству И. И. Сафонов (Див. сторожевых судов (?)),и приблизительно 12 марта 1917 года врач С. Ф. Кистяковский, который, будучи случайно свидетелем некоторых убийств, знал убийц.
В Кронштадте были убиты: адмирал Р. Н. Вирен, вице-адмиралы А. Д. Сапсай и А. П. Курош, контр-адмиралы А. Г. Бутаков и Н. Г. Рейн, флота ген. майор Н. В. Стронский, капитаны 1-го ранга Н. И. Повалишин, К. И. Степанов и Г. И. Пекарский, капитаны 2-го ранга А. И. Басов, В. И. Сохачевский и В. К. Баллас, старший лейтенант Н. И. Ивков и мичман Б. Д. Висковатов.
В Петрограде убиты: флота генерал-майор Гире, ходивший с 28 февраля с красным бантом, и делопроизводитель 2-го Экипажа, фамилия которого мне неизвестна.
На судах, базировавшихся на Ревель, убийств не было. В Гельсингфорсе наиболее бурно протекали события на 2-ой бригаде линейных кораблей, состоявшей из л/к «Андрей Первозванный» и л/к «Император Павел I».
На обоих кораблях убийства были произведены, как исключение, собственной командой и если бы не мужество, находчивость и исключительная популярность командира «Андрея Первозванного» капитана 1-го ранга Г. О. Гадда, то на этом корабле весь командный состав был бы ликвидирован.
В кратких словах ход событий на»Андрее Первозванном» был таков: 1 марта утром корабль посетил командующий флотом адмирал Непенин и объявил перед фронтом команды об отречении Государя Императора и о переходе власти в руки Временного правительства. 2 марта был получен акт отречения и прочитан команде, внешним образом принявшей известия об этих событиях спокойно. 3 марта днем из Петрограда должна была прибыть делегация представителей Временного правительства и на Вокзальной площади должны были собраться для встречи толпы представителей Свеаборгского гарнизона и Балтийского флота.
2 марта из Петрограда вернулся начальник 2-ой бригады линейных кораблей контр-адмирал А. К. Небольсин.
На фото: Матросы большевики Балтийского флота агитируют моряков Черноморского флота и солдат Севастопольского гарнизона.
Около 8 часов вечера 3 марта в команде стало замечаться волнение, о чем старший офицер доложил командиру, а последний — адмиралу, который отнесся к этому сообщению как-то безразлично, видимо, не придав ему большого значения, и сказал: «Ну, с этим вы справляйтесь сами, а я пойду в штаб командующего флотом». Командир Г. О. Гадд решил сам обойти корабль и путем беседы с командой успокоить ее. По дороге в командные кубрики ему сообщили, что на верхней палубе убиты артиллерийский офицер лейтенант Г. А. Бубнов и адмирал. Как потом выяснилось, адмирал Небольсин после разговора с командиром спустился на лед, чтобы идти к командующему флотом; неожиданно с палубы корабля по нему была открыта стрельба; тогда он круто повернул и пошел обратно на корабль, но, поднимаясь по трапу, был застрелен в упор. Получив такое сообщение, капитан 1-го ранга Гадд на минуту задумался, как лучше поступить, и в этот момент увидел двух кондукторов флота, бегущих ему на встречу и кричавших, что команда разобрала винтовки и стреляет. Это сообщение тут же подтвердилось: кругом загремели выстрелы и засвистели пули, под которыми командир пошел обратно в кормовое помещение и приказал офицерам, вооружившись револьверами, собраться в кают-компании. По дороге он снял часового, стоявшего у денежного сундука, из предосторожности, чтобы его не убило шальной пулей, и приказал лейтенанту Матвееву связаться со штабом командующего флотом и доложить о происходящем. Последнему удалось это сделать, несмотря на то, что матрос, находившийся у телефона, хотел, но не решился помешать.
Группа матросов, шедшая в кают-компанию по коридору, увидев, что офицеры вооружены, не рискнула продолжать свое наступление. Они начали стрелять в помещение через световой люк с верхней палубы. Такой род действий им был облегчен тем обстоятельством, что кают-компания была ярко освещена и потушить свет удалось только частично, так как выключатели находились под обстрелом. Офицеры разделились на две группы, заняв два имевшихся выхода в коридор, не подвергавшихся обстрелу через иллюминаторы, но зато имелся трап на верхнюю палубу, огороженный сверху на зимнее время фанерной надстройкой, через которую производилась стрельба с верхней палубы вслепую. Этими выстрелами был убит один из вестовых — татарин, бывший на стороне офицеров, и тяжело ранен в грудь и живот мичман Т. Т. Воробьев.
Осада и беспорядочная стрельба продолжалась некоторое время. Командир предложил офицерам выйти на верхнюю палубу и попробовать образумить команду. Сам он, показывая пример, стал первым подниматься по трапу, но был встречен градом пуль, заставивших его спуститься обратно.
Все это продолжалось около часа, когда неожиданно кто-то закричал сверху через люк: «Мичмана Румянцева наверх!». Было известно, что этот мичман был любимцем команды. Командир посоветовал ему выйти и попробовать образумить команду. Мичман Румянцев последовал совету командира, но выстрелы и крики продолжались.
Тогда командир, осенив себя крестным знамением и решительно поднявшись по трапу, вышел на верхнюю палубу. Открыв дверь надстройки, он прямо против себя увидел матроса с направленной на него винтовкой, а в двадцати шагах толпу матросов человек в сто, стоявшую в молчании с видом зрителей. Было уже темно, по палубе бегали несколько матросов, вооруженных винтовками, и что-то кричали.
От толпы отделились несколько матросов и бросились навстречу командиру с криком: «Скорее, скорее идите к нам, командир!».
Капитан 1-го ранга Гадд понял из этих слов, что времени терять нельзя, и, бегом бросившись в толпу, вскочил на кнехт и обратился к команде с речью.
— Матросы, — сказал он, — я ваш командир. Я всегда желал вам добра и сейчас хочу помочь вам разобраться в происходящем. Я перед вами один и убить меня ничего не стоит, но выслушайте меня сначала и скажите, чего вы хотите, почему напали на своих офицеров и что они вам сделали?
В это время около него оказался какой-то человек в гражданском платье, по-видимому рабочий, перебивший его речь криком:
— Не слушайте этого кровопийцу, он нашу кровь пил, мы ему за это покажем!
Командир в свою очередь перебил его и закричал:
— Пусть он объяснит, кто и чью кровь пил!
Тогда кто-то из толпы матросов крикнул:
— Офицеры нас к вам не допускали!
Командир возразил:
— Неправда! Я лично ежемесячно справлялся у вас о претензиях и, если таковые были, назначал время прийти ко мне для изложения их. Правду я говорю или нет?
На это последовали крики:
— Правда, правда! Они врут все! Мы против вас ничего не имеем!
В этот критический момент на палубу были вытащены два кондуктора с окровавленными головами и застрелены в упор из винтовок. Застрелившие их матросы с винтовками в руках подошли к окружавшей командира толпе и стали кричать: «Чего вы его слушаете? Бросайте за борт на лед, жалеть их нечего!» В тот же момент подбежавший к толпе матрос закричал: «Офицеры убили часового у денежного ящика!».
— Ложь! — закричал командир полным голосом, — я сам его снял, оберегая от пуль!
Почувствовав перелом в настроении, командир стал убеждать матросов в том, что всякие беспорядки на флоте во время войны только на руки врагу, что они губительны для всего государства, но в этот момент подошло еще несколько человек с винтовками наперевес, крича: «Разойдись, ребята, мы его сейчас на штыки возьмем!».
Командир схватился за револьвер, решив выпустить 7 пуль в убийц, а восьмую в себя, но окружавшая его команда, выйдя из пассивного и нерешительного состояния, двинулась навстречу убийцам, крича: «Не смеете! Мы не дадим нашего командира в обиду!». К этим крикам присоединились остальные и стали требовать, чтобы командира не трогали. На этом месте капитан 1-го ранга Гадд сорвал голос и ничего более сказать не мог. В этот момент оказавшийся рядом с ним мичман Бородин, как позже выяснилось, тоже вызванный своей командой наверх из блокированной кают-компании, закричал: «На ура командира!», и толпа матросов с криками «ура» стала качать командира.
Положение в отношении командира было временно спасено, но с остальными офицерами дело обстояло по-старому.
Чтобы найти выход, командир предложил перейти в ближайший каземат и там обсудить положение. Для успокоения команды и спасения своих офицеров командир предложил, что он пойдет к офицерам, отберет у них оружие и они будут арестованы в адмиральском помещении с приставлением к ним караула до выяснения положения. На это матросы возразили, что они не допустят, чтобы командир куда-либо от них ушел, так, как в таком случае он несомненно будет убит. В конце концов было решено, что командир вызовет офицеров в каземат, но приказ этот должен быть передан по телефону не самим командиром, а с его слов матросом. Риск для офицеров был велик. Вместе с тем было ясно, что, оставаясь в том помещении, где они находились, и выпустив все свои пули, они были бы в конце концов убиты матросами. Соотношение сил было приблизительно 30:1000.
При передаче матросам приказания командир стоял рядом с ним и громко диктовал свое распоряжение, чтобы принимавший его офицер слышал его голос. Не успел командир закончить, как в каземат вошел матрос с «Павла 1-го», и громко спросил: «Ну что, покончили со своими офицерами? Всех перебили?». В ответ матросы стали кричать: «Убирайся, мы сами знаем, что нам делать», и вопрошавший ретировался.
В конце концов офицерам удалось благополучно перебраться в каземат. Положение как будто несколько установилось, но опасность расправы висела над их головами.
Вместе с тем та группа матросов, которая задалась целью перебить офицеров, видя, что их влияние на массу ослабело, собралась в одном из кубриков и организовала импровизированный суд, приговоривший всех офицеров, кроме командира и мичманов Румянцева и Бородина, к расстрелу. Этим они, по-видимому, хотели легализировать убийства.
Вместе с перешедшими в каземат офицерами туда был принесен тяжело раненный мичман Воробьев. Было решено переправить его в лазарет. Он просил пить, ему дали стакан воды. По дороге в лазарет он был убит на глазах у сопровождавшего его судового врача Подкопаева.
Офицеры были обезоружены, переведены в адмиральское помещение и к ним был приставлен караул с наказом не пропускать никого, кроме командира.
Однако на корабле продолжались стрельба и крики, — это шла охота на кондукторов и унтер-офицеров, попрятавшихся в разных местах корабля.
Командир ушел в свою каюту. Из нее ему была видна дверь, за которой помещались арестованные офицеры, и охранявший их караул.
Пока происходили эти события на л/к «Андрее Первозванном», на л/к «Императоре Павле I» положение было не лучше. Командир, его, капитан 1-го ранга С. Н. Дмитриев в события не вмешивался и сидел в своей каюте, ничего не предпринимая в защиту своих офицеров.
Там бунт начался с того, что в жилой палубе был поднят на штыки штурманский офицер лейтенант Ланге. На шум, поднятый во время этого убийства, вышел старший офицер, старший лейтенант В. А. Яновский, предварительно пославший мичмана Шиманского передать распоряжение, чтобы офицеры шли в свои роты.
Старший лейтенант Яновский был избит, сброшен с палубы на лед и прикончен несколькими выстрелами с палубы. Мичман Шиманский, исполнявший приказание старшего офицера и направившийся в свою роту, был убит на пути кувалдой подскочившим сзади кочегаром Руденком (из крестьян Полтавской губернии). Этот же Руденок той же кувалдой убил лейтенанта H. Н. Совинского и мичмана Булича, шедших к своим ротам.
К сожалению я не нашел никого из офицеров этого корабля, который мог бы дать мне более подробное описание происходившего.
На крейсере «Диана», офицеры были разоружены и арестованы группой матросов. Старший офицер капитан 2-го ранга Б. Н. Рыбкин и старший штурман корабля, 4 марта под вечер под конвоем нескольких матросов были отправлены на гауптвахту для предания в дальнейшем суду. Так гласило постановление импровизированного матросского суда. По дороге на берег они были встречены группой матросов с неизвестного корабля, так как на них были надеты зимние меховые шапки без названия корабля. Те прогнали конвоиров и застрелили конвоированных. Капитан 2-го ранга Рыбкин был убит, а штурман только ранен. Местные жители, проходившие мимо, подобрали его и доставили в частную больницу, откуда он, поправившись, был тайно отправлен в Петроград.
В данном случае мы тоже видим группу матросов с неизвестного корабля, бродящую с целью убийства офицеров. Причем, видимо, преследовалась цель обезглавить, по возможности, флот, чтобы сделать его легкой добычей революции. Этой целью объясняется убийство командующего флотом вице-адмирала А. И. Непенина. Штаб флота помещался на посыльном судне «Кречет», стоявшем на зимовке в Гельсингфорсском военном порту. Как я уже упоминал, 3 марта днем ожидался приезд делегации Временного правительства для разъяснения обстановки и произнесения речей перед матросами и гарнизоном, для чего и те и другие были собраны на Вокзальной площади перед вокзалом. Команда «Кречета» ушла на митинг почти вся поголовно. По каким-то соображениям сам адмирал на митинг не пошел. Около 12 часов к «Кречету» явилась группа матросов, пытавшаяся проникнуть на корабль и требовавшая, чтобы адмирал тоже шел на митинг. Учитывая, что в штабе хранятся важные документы и было бы неосторожно допустить на корабль неизвестных лиц, адмирал выразил согласие. В сопровождении своего флаг-офицера лейтенанта Тирбаха он сошёл на берег и во главе этих матросов направился к выходу из порта. Было около половины первого. На улице, ведущей от порта в город и построенной в два уровня, из которых верхний расположен на 56 метров выше нижнего, жили почти исключительно морские офицеры и в числе их мой друг, лейтенант Таранцев. Он собирался завтракать, когда вбежавший вестовой закричал: «Ваше благородие, там внизу, на улице убивают командующего флотом!».
Лейтенант Таранцев бросился вниз, и глазам его представилась следующая картина: группа людей стояла у перил улицы и смотрела вниз, где на снегу, лицом вверх лежал адмирал Непенин, а стоявшая от него в 10 шагах группа матросов стреляла в него из наганов. Увидев стоящую над ними и глядящую на происходящее публику, один из матросов направил на них наган и закричал: «Расходитесь, а то будем по вас стрелять!». Люди шарахнулись от них, а лейтенант Таранцев отошел в сторону, продолжая наблюдать происходящее. Как потом выяснилось, при выходе из ворот порта матросы оттеснили лейтенанта Тирбаха и выстрелом в спину убили шедшего впереди адмирала, который упал на снег, лицом вверх. Затем они открыли по нём стрельбу из наганов, после чего скрылись обратно в порт, предварительно обшарив карманы убитого.
Тело адмирала пролежало на снегу до трёх часов дня, когда к месту убийства подъехал грузовик. Соскочившие с него матросы бросили тело на платформу и увезли в покойницкую Клинической больницы Гельсингфорсского Университета, куда свозились трупы всех убитых офицеров.
Лейтенант Таранцев, потрясённый происходящим, пошёл вдоль улицы по направлению к городу, когда его внимание привлекла другая группа матросов, громко говорившая, что со стоявшего поблизости транспорта его командир капитан 2-го ранга Гильдебрант не разрешает команде сойти на берег. Один из матросов, вынув наган, сказал: «Сейчас мы это наладим», и направился в сторону транспорта. Через короткое время он вернулся обратно к ожидавшей его группе, размахивая наганом крича со смехом: «Разряжен!».
Как оказалось, капитан 2-го ранга Гильдебрант был им убит.
В это время по Военному порту шёл его командир генерал-лейтенант Протопопов в сопровождении приехавшего накануне молодого инженера-кораблестроителя Л. Г. Кириллова. Шедший ему навстречу матрос остановился и, пропуская генерала мимо себя, крикнул ему в лицо: «Ты, генерал, — вор!». Генерал, кинув на него взгляд, прошёл дальше; в этот момент матрос выхватил наган и выстрелил ему в спину. Вторым выстрелом в упор был убит инженер Кириллов.
Эти кровавые выступления поразили всех своей жестокостью, они застали многих врасплох, но не явились полной неожиданностью.
Ход политических событий в феврале 1917 года, со дня роспуска Государственной Думы, приведших к отречению Государя от престола, внушал каждому мыслящему офицеру серьезные опасения относительно того, как будет на них реагировать и Балтийский флот и Свеаборгский гарнизон, в которых неоднократно вспыхивали бунты в связи с политическими событиями.
Адмирал Непенин, получив известие об отречении Государя, созвал начальников отрядов и командиров судов для обсуждения того, как следует относиться к развёртывающимся событиям и какие меры принять для поддержания боеспособности флота. Никто из присутствующих не сомневался в том, что немцы воспользуются этими благоприятными для них обстоятельствами для ослабления и разложения флота.
События 3-4 марта подтвердили справедливость опасений, высказывавшихся на этом собрании. Убийства офицеров носили организованный характер. Жертвами убийств пали начальники, начиная с командующего флотом, командиры судов и офицеры-специалисты: штурманы, минеры, артиллерийские офицеры. Флот был обессилен. Если в двух случаях можно было объяснить убийство местью, то в остальных случаях личных мотивов не могло быть, так как убийцы не знали раньше своих жертв. Их жертвы были офицерами и должны были быть убиты. С какой целью? Для торжества революции и победы немцев. Офицеры к 3 марта не успели выявить своего отношения к революции, но a priori оно считалось отрицательным. И, что очень важно — офицерский состав был той силой, которой держался наш флот во время войны с немцами.
Вторым обстоятельством, привлекавшим, кроме организованности убийств, внимание тогдашних наблюдателей было появление у убийц откуда-то денег. Рассказывали, что убийца адмирала Непенина хвастался перед товарищами, что за свое дело он получил 25 тысяч. Из какой кассы они были выданы? Этот вопрос остался без ответа.
В обсуждениях и толках того времени фигурировали предположения, что это сделали немецкие агенты, а также, что убийства были организованы большевиками, но это не выдерживает критики; в момент этих событий влияние большевиков и их значение среди матросов сводилось к нолю.
Я посвятил много труда выяснению этого вопроса, вёл много бесед с матросами уже значительно позже «медовых дней» революции, когда отношения их к происходящему «углублению революции» становились отрицательными. Я выяснил следующее:
Социал-революционеры, кроме своей основной боевой организации (террор), имели ещё военную организацию, занимавшуюся устройством ячеек в воинских частях и во флоте. Учитывая, что доминирующее большинство военнослужащих было из крестьян, можно допустить, что деятельность их могла иметь успех. Из разговоров с матросами я узнал, что на миноносцах эсеровских организаций не было, а имелись они главным образом на линейных кораблях. Количественно они были немногочисленны и раздулись и выросли после революции, но роль, ими сыгранная, была значительна. Они взяли инициативу в свои руки и, оставаясь анонимными, оказались хозяевами положения, чему способствовала инертность и растерянность как масс, так и начальства.
Убийство командного состава входило в планы эсеров, поэтому, как только стало известно о государственном перевороте, представители их на флоте немедленно занялись «ликвидацией холопов царизма». Социал-революционнные ячейки во флоте были довоенного происхождения и сохранились лучше армейских, так как флот не имел таких потерь, как армия. В связи с этим ссылаюсь на слова Лебедева: Видный член боевой организации социал-революционеров Лебедев после революции вернулся в Россию и был назначен товарищем Морского министра. На митинге в апреле 1917 года в Александринском театре он рассказывал, каким образом его партия достигла того, что матросы флота оказались верными слугами партии. Далее он разъяснил, что сделано это было не в самой России, а заграницей, трудами революционных эмигрантов. Лебедев в своей речи указал, что его партия, понимая значение вооружённой силы, стремилась подчинить ее своему влиянию. Это касалось прежде всего флота. Корабли, в одиночном порядке и эскадрами ходя в заграничное плавание, посещали иностранные порты, где было легко вести пропаганду среди команды и снабжать ее революционной литературой, которую она проносила на корабли для дальнейшего распространения.
Я это испытал на личном опыте. В бытность мою в Копенгагене в 1913 году кадетом 4-ой роты Морского Корпуса, я был спущен на берег с крейсера «Россия», где я проходил учебное плавание, вместе с группой моих товарищей. Мы встретили таких пропагандистов. Это были два русских еврея и какая-то девушка, которые, приняв нас по форме за матросов, повели беседу пропагандного характера. Среди нас был кадет Карцев, который, сделав нам знак молчать, стал якобы с интересом расспрашивать, кто такие эти люди, чем мы можем им быть полезными. На это они нам объяснили, что они русские революционеры и желают добра русскому народу и освобождения его от царизма. Помочь им в их деятельности является нашим долгом, как сыновей русского народа. Было бы хорошо, если бы мы могли взять на корабль некоторое количество литературы, — «умных книжек», которые мы прочитали бы сами и передали товарищам. Карцев выразил полное согласие, но высказал в сомнение, удобно ли при людях на улице передавать эту литературу и не лучше ли это сделать в порту, на молу, на что агитаторы согласились. Когда мы пришли в порт и были уже недалеко от наших шлюпок, Карцев набросился на агитаторов и крикнул нам: «Держите их и тащите на шлюпку». Мы кинулись ему на помощь, но в этот момент откуда-то выскочили человек шесть мужчин и стали избивать нас кулаками; началась драка, на которую прибежал датский полицейский. Тогда наши антагонисты пустились наутёк и скрылись за штабелями товаров. Мы пострадали в этой драке не сильно, но бедному Карцеву сильно разбили лицо, и он с неделю пролежал на корабле в лазарете.
Возвращаюсь к рассказу Лебедева. Особенно кипучей была пропагандная работа в период 1909-1913 годов. «Во флоте нам нужно было только нажать кнопку, чтобы там, где нам было нужно, поднять восстание». Все восстания, происходившие на флоте, устраивались социал-революционерами. Это они в 1905 году провели восстание на «Потемкине» и «Очакове», в 1907 году, во Владивостоке, — на миноносце «Скорый», в 1906 г. — в Свеаборге, Кронштадте и на «Памяти Азова»; ими же было организовано неудавшееся восстание в 1912 году на Черноморском флоте и, наконец, тоже неудавшееся, осенью 1915 г. на л/к «Гангут».
Подтверждение этому я слышал тогда же от начальника жандармерии Свеаборга полковника Николаева, отца моего товарища. «Все восстания и беспорядки на флоте делают социал-революционеры и никто другой», сказал он мне в разговоре о волнениях на «Гангуте». Кронштадтское восстание было также делом их рук, но о нём нужно говорить отдельно.
| Предыдущее: | Выборы и разгон Учредительного собрания |
| Следующее: |
Расстрел Московского Кремля |
| Лучшее по просмотрам: | Выборы и разгон Учредительного собрания |
| Последнее: | Июньское наступление 1917 года при Временном правительстве |
