Автор: BR doc
Дата: 2014-04-14 00:01

От кладбища до города полверсты. Там в городе, люди служат, торгуют, шьют сапоги, чинят ведра. Женятся и рожают детей. В праздники ходят в церковь, а вечером гуляют в городском саду или катаются на лодках. А потом кто-нибудь перестает служить, перестает торговать, шить сапоги, чинить ведра и его несут сюда, где кресты и тишина и на воротах полустертая надпись: «Пришлите ко мне все труждающиеся и обремененные и Аз упокою Вы».  Так было - так будет. Там в городе кипят страсти, зависть и злоба, омрачающие людскую жизнь. Здесь – нет ни вражды, ни зависти. Здесь только любовь и прощение.  «О еже проститися им вся прегрешения - вольная же и невольная».  Как это хорошо: и вольные и невольные! Простится все, ничто не останется не прощенным, ибо если Он не простит, то кто же простит? И как я могу сомневаться в Его прощении, если Он сотворил меня?  Где-то в кустах порхает иволга.  Мраморный памятник с золотой надписью: «Здесь покоится прах второй гильдии купца»... и рядом - простой деревянный крест. Но и тот и другой украшены свежими венками. Чьи то любовные руки сажают здесь цветы, полят траву, посыпают дорожки…После обедни о. Иоанн, сняв облачение и захватив крест и кропило, выходит на паперть. Десятка полтора женщин и мужчин ждут у церкви с обнаженными головами. Они идут, осторожно обходя могилы, поправляя кое-где венки, пока не дойдут до той, у которой заказана панихида.  Тонкие струйки ладана тают в верхушках берез. Г де-то кому-то тоскливо пророчит кукушка: ку-ку... ку-ку… ку-ку... Скоро ли придет он сюда? Год, два, три…  
«Еще молимся об упокоении»...
- Звать-то, звать как?
- Ольга, батюшка, девица Ольга! - шепчет сзади старушечий голос. «Рабы Божией девицы Ольги». Старушка плачет. прижимая платок к губам.  «Вечная память, вечная память, вечная память!» псаломщик Иван Ильич берет от батюшки кадило и процессия двигается дальше. Место старушки занимает полная и высокая дама.  
- Сюда, батюшка, сюда прошу…
Но отец Иоанн смотрит куда-то в сторону.
- А это кого же здесь похоронили?
Свежая детская могила с самодельным крестом на березовых палок. Ни надписи, ни цветов.
- Сиротка тут батюшка, - шепчет кто-то. У слесаря Маркушкина жила. Бедность такая – и-и-и…
- Сиротка? Ишь ты . Рука батюшки тянется к кадилу: «Еще молимся об упокоении».

 
Промчались годы. Отшумела война и, следом за ней, утвердился кровавый Октябрь. Лето. Так же, как тогда; шумят березы и так же вдали одиноко кукует кукушка: ку-ку… ку-ку... ку-ку… Но почему на душе ток пусто и мертво и не хочется думать, не хочется знать, сколько еще впереди - десять, пятнадцать, двадцать?  Жизнь теперь измеряется не годами. Она может кончиться сегодня, завтра, через месяц - только потому, что где-то напишут бумажку и кто-то приложит к бумажке печать.  Люди теперь не торгуют, не шьют сапог, не чинят ведер. Они ходят под красными флагами и ночью пугливо прислушиваются к шагам: за кем, о Господи? Потом исчезает один, другой, третий и никто не знает, где они лежат и куда принести им цветы.  Голо и пусто теперь на кладбище. Повалены кресты, сорваны венки, провалились могилы. Никто их не поправляет, не польет травы, не чистит дорожек. Нет уже надписи на воротах и нет и самих ворот: их разобрали на дрова.  Мы идем, пробираясь в кустах, переступая через могилы, идем торопливо и молча, боясь поглядеть друг другу в глаза.  
- Вы уж пожалуйста . .. шепчет отец Иоанн, надевая епитрахиль. - Уж пожалуйста никому… Следят, очень следят. Вчера, опять повестку прислали… Кто мы? Где мы? В какой стране мы живем? Кто разрыл эти могилы, поломал кресты, набросал здесь окурков, бутылок, обрывков газет? Кто оплевал, ограбил все? Кто сделал так, что вот этот о. Иоанн стоит сейчас перед своим Творцом, молится о моем отце и матери и оглядывается на меня, и боится, чтобы не донесли, чтобы я не донес, что он служит здесь, на могилах!... О, Господи!  Так же, как тогда, шумят березы и так же нестерпимо жжет солнце. Но мне холодно. Я зябну…И все они умерли, умерли… 

Сергей Климушин
Газета «За Родину» Рига №136(536), вторник, 20 июня 1944 года, с.3.