Отречение Великого князя Михаила Александровича
Автор: В.А.
Дата: 2013-12-29 16:36
Из воспоминаний П.Милюкова:
Свидание с Великим Князем состоялось на Миллионной, в квартире кн. Путятина. Туда собрались члены правительства, Родзянко и некоторые члены временного комитета. Гучков приехал позже. Входя в квартиру, я столкнулся с Великим Князем, и он обратился ко мне с шутливой фразой, не очень складно импровизированной: «А что, хорошо ведь быть в положении Английского короля. Очень легко и удобно! А?» Я ответил: «Да, Ваше Высочество, очень спокойно править, соблюдая конституцию». С этим оба и вошли в комнату заседания. Родзянко занял председательское место и сказал вступительную речь, – мотивируя необходимость отказа от Престола! ... После него в том же духе говорил Керенский. За ним наступила моя очередь. Я доказывал, что для укрепления нового порядка нужна сильная власть – и что она может быть такой только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс. Таким символом служит монархия. Одно временное правительство, без опоры на этот символ, просто не доживет до открытия учредительного собрания. Оно окажется утлой ладьей, которая потонет в океане народных волнений. Стране грозит при этом потеря всякого сознания государственности и полная анархия. Вопреки нашему соглашению, за этими речами полился целый поток речей – и все за отказ от Престола. Тогда, вопреки страстному противодействию Керенского, я просил слова для ответа – и получил его. Я был страшно взволнован неожиданным согласием оппонентов – всех политических мастей. Подошедший Гучков защищал мою точку зрения, но слабо и вяло. […] Я был поражен тем, что мои противники, вместо принципиальных соображений перешли к запугиванию Великого Князя. Я видел, что Родзянко продолжает праздновать труса. Напуганы были и другие происходящим. Все это было так мелко в связи с важностью момента… Я признавал, что говорившие, может быть, правы. Может быть, участникам и самому Великому Князю грозит опасность. Но мы ведем большую игру (!) за (!) всю Россию – и мы должны нести риск, как бы велик он ни был. Только тогда с нас будет снята ответственность за будущее, которую мы на себя взяли. И в чем этот риск состоит? Я был под впечатлением вестей из Москвы, сообщенных мне только что приехавшим оттуда полковником Грузиновым: в Москве все спокойно и гарнизон сохраняет дисциплину. Я предлагал немедленно взять автомобили и ехать в Москву, где найдется организованная сила, необходимая для поддержки положительного решения Великого Князя. Я был уверен, что выход этот сравнительно безопасен. Но если он и опасен – и если положение в Петрограде действительно такое, то все-таки на риск надо идти: это – единственный выход. Эти мои соображения очень оспаривались впоследствии. Я, конечно, импровизировал. Может быть, при согласии, мое предложение можно было бы видоизменить, обдумать. Может быть, тот же Рузский отнесся бы иначе к защите нового Императора, при нем же поставленного, чем к защите старого… Но согласия не было; не было охоты обсуждать дальше. Это и повергло меня в состояние полного отчаяния… Керенский, напротив, был в восторге. Экзальтированным голосом он провозгласил: «Ваше Высочество, вы – благородный человек! Теперь везде буду говорить это!» Великий Князь, все время молчавший, попросил несколько минут для размышления. Уходя, он обратился с просьбой к Родзянко поговорить с ним наедине. Результат нужно было, конечно, предвидеть. Вернувшись к депутации, он сказал, что принимает предложение Родзянки.
Свидание с Великим Князем состоялось на Миллионной, в квартире кн. Путятина. Туда собрались члены правительства, Родзянко и некоторые члены временного комитета. Гучков приехал позже. Входя в квартиру, я столкнулся с Великим Князем, и он обратился ко мне с шутливой фразой, не очень складно импровизированной: «А что, хорошо ведь быть в положении Английского короля. Очень легко и удобно! А?» Я ответил: «Да, Ваше Высочество, очень спокойно править, соблюдая конституцию». С этим оба и вошли в комнату заседания. Родзянко занял председательское место и сказал вступительную речь, – мотивируя необходимость отказа от Престола! ... После него в том же духе говорил Керенский. За ним наступила моя очередь. Я доказывал, что для укрепления нового порядка нужна сильная власть – и что она может быть такой только тогда, когда опирается на символ власти, привычный для масс. Таким символом служит монархия. Одно временное правительство, без опоры на этот символ, просто не доживет до открытия учредительного собрания. Оно окажется утлой ладьей, которая потонет в океане народных волнений. Стране грозит при этом потеря всякого сознания государственности и полная анархия. Вопреки нашему соглашению, за этими речами полился целый поток речей – и все за отказ от Престола. Тогда, вопреки страстному противодействию Керенского, я просил слова для ответа – и получил его. Я был страшно взволнован неожиданным согласием оппонентов – всех политических мастей. Подошедший Гучков защищал мою точку зрения, но слабо и вяло. […] Я был поражен тем, что мои противники, вместо принципиальных соображений перешли к запугиванию Великого Князя. Я видел, что Родзянко продолжает праздновать труса. Напуганы были и другие происходящим. Все это было так мелко в связи с важностью момента… Я признавал, что говорившие, может быть, правы. Может быть, участникам и самому Великому Князю грозит опасность. Но мы ведем большую игру (!) за (!) всю Россию – и мы должны нести риск, как бы велик он ни был. Только тогда с нас будет снята ответственность за будущее, которую мы на себя взяли. И в чем этот риск состоит? Я был под впечатлением вестей из Москвы, сообщенных мне только что приехавшим оттуда полковником Грузиновым: в Москве все спокойно и гарнизон сохраняет дисциплину. Я предлагал немедленно взять автомобили и ехать в Москву, где найдется организованная сила, необходимая для поддержки положительного решения Великого Князя. Я был уверен, что выход этот сравнительно безопасен. Но если он и опасен – и если положение в Петрограде действительно такое, то все-таки на риск надо идти: это – единственный выход. Эти мои соображения очень оспаривались впоследствии. Я, конечно, импровизировал. Может быть, при согласии, мое предложение можно было бы видоизменить, обдумать. Может быть, тот же Рузский отнесся бы иначе к защите нового Императора, при нем же поставленного, чем к защите старого… Но согласия не было; не было охоты обсуждать дальше. Это и повергло меня в состояние полного отчаяния… Керенский, напротив, был в восторге. Экзальтированным голосом он провозгласил: «Ваше Высочество, вы – благородный человек! Теперь везде буду говорить это!» Великий Князь, все время молчавший, попросил несколько минут для размышления. Уходя, он обратился с просьбой к Родзянко поговорить с ним наедине. Результат нужно было, конечно, предвидеть. Вернувшись к депутации, он сказал, что принимает предложение Родзянки.
Из воспоминаний Мориса Палеолога:
Вот, по словам одного из присутствовавших, подробности совещания, в результате которого Великий Князь Михаил Александрович подписал свое временное отречение. Собрались в десять часов утра в доме князя Павла Путятина, № 12, по Миллионной. Кроме Великого Князя и его секретаря Матвеева, присутствовали: князь Львов, Родзянко, Милюков, Некрасов, Керенский, Набоков, Шингарев и барон Нольде; к ним присоединились около половины десятого Гучков и Шульгин, прямо прибывшие из Пскова. Лишь только открылось совещание, Гучков и Милюков смело заявили, что Михаил Александрович не имеет права уклоняться от ответственности верховной власти. Родзянко, Некрасов и Керенский заявили, напротив, что объявление нового Царя разнуздает революционные страсти и повергнет Россию в страшный кризис; они приходили к выводу, что вопрос о монархии должен быть оставлен открытым до созыва учредительного собрания, которое самостоятельно решит его. Тезис этот защищался с такой силой и упорством, в особенности Керенским, что все присутствующие, кроме Гучкова и Милюкова, приняли его. С полным самоотвержением Великий Князь сам согласился с ним. Гучков сделал тогда последнее усилие. Обращаясь лично к Великому Князю, взывая к его патриотизму и мужеству, он стал ему доказывать необходимость немедленно явить русскому народу живой образ народного вождя:
– Если вы боитесь, Ваше Высочество, немедленно возложить на себя бремя Императорской Короны, примите, по крайней мере, верховную власть в качестве «Регента Империи на время, пока не занят Трон», или, что было бы еще более прекрасным, титулом в качестве «Протектора народа», как назывался Кромвель. В то же время вы могли бы дать народу торжественное обязательство сдать власть учредительному собранию, как только кончится война. Эта прекрасная мысль, которая могла еще все спасти, вызвала у Керенского припадок бешенства, град ругательств и угроз, которые привели в ужас всех присутствовавших. Среди этого всеобщего смятения Великий Князь встал и объявил, что ему нужно несколько мгновений подумать одному, и направился в соседнюю комнату. Но Керенский одним прыжком бросился к нему, как бы для того, чтобы перерезать ему дорогу:
– Обещайте мне, Ваше Высочество, не советоваться с вашей супругой.
Он тотчас подумал о честолюбивой графине Брасовой, имеющей безграничное влияние на мужа. Великий Князь ответил, улыбаясь:
– Успокойтесь, Александр Федорович, моей супруги сейчас здесь нет; она осталась в Гатчине. Через пять минут Великий Князь вернулся в салон. Очень спокойным голосом он объявил:
– Я решил отречься.
Керенский, торжествуя, закричал:
– Ваше Высочество, вы – благороднейший из людей! Среди остальных присутствовавших, напротив, наступило мрачное молчание; даже те, которые наиболее энергично настаивали на отречении, как князь Львов и Родзянко, казались удрученными только что совершившимся, непоправимым. Гучков облегчил свою совесть последним протестом:
– Господа, вы ведете Россию к гибели; я не последую за вами на этом гибельном пути.
Из книги И.П.Якобий "Николай II и революция" (Таллин, 1938г):
В чем заключается смысл акта? Ведь было совершенно очевидно, что учредительное собрание, созванное под давлением правительства государственного переворота, никогда не признает прав Великого Князя. Итак, его условный отказ был, в действительности, замаскированным отречением. Но для чего гг. Набокову, Нольде, Шульгину и их хозяевам нужен был этот лицемерный обман? Цель здесь совершенно ясна: если бы Великий Князь Михаил Александрович, или точнее Император Михаил II, формально отрекся от Престола, то, согласно Основным Государственным законам, право на Престол автоматически перешло бы к следующему по старшинству Представителю Императорского Дома; отрекись и он, право это переходило бы последовательно к другим представителям Династии, и среди них могло оказаться лицо менее покладистое, чем Великий Князь Михаил Александрович. Этого ни в коем случае допустить не хотели. Нужно было, по указу Якова Шифа и Ко, положить вообще конец Монархии в России, и потому одного отречения Великого Князя Михаила Александровича было недостаточно. Но, не отрекаясь от Престола, а лишь временно отказываясь от «восприятия» верховной власти, Великий Князь парализовал на неопределенный срок всякую возможность не только реставрации, но хотя бы предъявления другим лицом права на Престол, который вакантным еще не мог почитаться.
С другой стороны в акте заключалось указание на недействительность существующих основных законов – что превышало права не только Великого Князя, но и царствующего Монарха, – и впервые признавалась законная власть самозванного временного правительства. Не следует, действительно, забывать, что официально до сих пор шла речь об ответственном министерстве, и что первый его председатель, кн. Львов, был назначен Высочайшим указом. Об этом в акте Великого Князя нет ни слова; под эгидой Члена Царствующего Дома законное все же Правительство Львова превращается в революционное; цепь Престолонаследия прерывается, основные законы отменяются, и самый акт, подписанный Великим Князем, является свидетельством о смерти Императорской России. Кому это было нужно? Чье приказание исполняли наемные перья, написавшие этот преступный документ? Как мог согласиться на него Великий Князь Михаил Александрович?» Думается, что решающим аргументом для Великого Князя послужила неприкрытая угроза. Полковник Б. Никитин, заведовавший тогда контрразведкой, из беседы с Михаилом Александровичем вынес буквально следующее: «…Родзянко, кн. Львов и все остальные стремились добиться его отказа от Престола, указывая, что в противном случае все офицеры и члены Дома Романовых будут немедленно вырезаны в Петрограде». Подтверждение этому находим в словах Родзянко: «Для нас было совершенно ясно, что Великий Князь процарствовал бы всего несколько часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое положило бы начало общегражданской войне. Для нас было ясно, что Великий Князь был бы немедленно убит и с ним все сторонники его, ибо верных войск уже тогда в своем распоряжении он не имел и поэтому на вооруженную силу опереться бы не мог. Великий Князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли я ему гарантировать жизнь, если он примет Престол, и я должен был ему ответить отрицательно».
С другой стороны в акте заключалось указание на недействительность существующих основных законов – что превышало права не только Великого Князя, но и царствующего Монарха, – и впервые признавалась законная власть самозванного временного правительства. Не следует, действительно, забывать, что официально до сих пор шла речь об ответственном министерстве, и что первый его председатель, кн. Львов, был назначен Высочайшим указом. Об этом в акте Великого Князя нет ни слова; под эгидой Члена Царствующего Дома законное все же Правительство Львова превращается в революционное; цепь Престолонаследия прерывается, основные законы отменяются, и самый акт, подписанный Великим Князем, является свидетельством о смерти Императорской России. Кому это было нужно? Чье приказание исполняли наемные перья, написавшие этот преступный документ? Как мог согласиться на него Великий Князь Михаил Александрович?» Думается, что решающим аргументом для Великого Князя послужила неприкрытая угроза. Полковник Б. Никитин, заведовавший тогда контрразведкой, из беседы с Михаилом Александровичем вынес буквально следующее: «…Родзянко, кн. Львов и все остальные стремились добиться его отказа от Престола, указывая, что в противном случае все офицеры и члены Дома Романовых будут немедленно вырезаны в Петрограде». Подтверждение этому находим в словах Родзянко: «Для нас было совершенно ясно, что Великий Князь процарствовал бы всего несколько часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое положило бы начало общегражданской войне. Для нас было ясно, что Великий Князь был бы немедленно убит и с ним все сторонники его, ибо верных войск уже тогда в своем распоряжении он не имел и поэтому на вооруженную силу опереться бы не мог. Великий Князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли я ему гарантировать жизнь, если он примет Престол, и я должен был ему ответить отрицательно».
Другие материалы из раздела Афоризмы и цитаты
