Русское общество в 1918 г. Политика держав
Автор: А.Б. Зубов
Дата: 2010-07-14 00:10
Русские люди испытывали в отношении Брестского мира сложные чувства. Даже простые, не понимавшие целей войны и поддерживавшие большевиков за их призыв к немедленному миру, люди теперь увидели, каков этот мир в действительности, увидели, что немедленный мир принес величайшие унижения России. «Этого мира не будет. Это скоро прекратят» - говорили одни. «Немцы будут в Москве через несколько дней… Будут отправлять русских на фронт против союзников» - сообщали другие. «Вести со Сретенки, - записал Бунин 28 февраля (ст.ст.). – Немецкие солдаты заняли Спасские казармы». Образованные и патриотически настроенные люди были убежденны, что Брестский мир есть ничто иное, как реализация большевиками их обязательств, данных немцам еще в 1915-16 гг., когда Ленин стал принимать деньги германского правительства, уплачиваемые ему, чтобы он вывел Россию из войны. Многие, содрогаясь от отвращения и стыда, всё же надеялись, что немцы, заняв Россию, наведут в ней порядок и раздавят ненавистных всем большевиков. «Тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ?... Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нём нет залогов успокоения и примирения, в нём посеяны семена злобы и человеконенавистничества. В нём зародыши новых войн и зол для всего человечества… Это - видимость мира, который не лучше войны… Не радоваться и торжествовать по поводу мира призываем мы вас, православные люди, а горько каяться и молиться пред Господом… Церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир». – Воззвание Патриарха Тихона от 5(18) марта 1918 г., написанное в Москве.
На фото: Патриарх Тихон
После подписания Брестского мира ряд крупнейших государственных деятелей Императорской России приняли решение начать с немцами переговоры. Они предлагали признать полностью или частично условия мира, но в обмен на изгнание немцами большевиков и восстановление на престоле династии Романовых. В марте последний министр иностранных дел Императорской России Николай Николаевич Покровский отправил письмо бывшему премьеру В.Н.Коковцову в Кисловодск с просьбой срочно возвращаться в Петербург и занять пост председателя Комитета защиты прав русских граждан в Германии. Этот комитет был прикрытием для «теневого правительства» в котором активно участвовали предпоследний председатель Совета министров Российской Империи Александр Федорович Трепов, депутат Думы Пуришкевич, директор департамента в Министерстве земледелия Иван Иванович Тхоржевский. В Москве интересы этой группы представляли бывший душой всего плана, в прошлом министр земледелия и крупнейший банкир Александр Васильевич Кривошеин, князь Григорий Трубецкой – до 1915 г. посол России в Сербии, и видный юрист, член КДП барон Борис Нольде. В тесном контакте с группой Кривошеина находился генерал-адъютант А.А.Брусилов. Свою организацию они называли «правый центр».
Немцам было отлично понятно, что мир, заключенный с бандитами большевиками, не будет признан ни в России, если она прогонит большевиков, ни в мировом сообществе. Поэтому, перезаключить мир с респектабельным императорским российским правительством Германской Империи было бы намного предпочтительней и надежней. Арестовать Ленина, Троцкого и весь Совнарком весной-летом 1918 г. для немцев не составляло никакого труда. Проблема была в ином. Русский монарх, который взойдет на престол, должен согласиться на сепаратный мир, а политики, из которых он сформирует правительство, должны быть искренне прогермански настроены. Немцы отлично знали всех правых «заговорщиков». Все они были горячими русскими патриотами, не вели никогда в прошлом никаких закулисных дел с Германией, были верны Антанте. На переговоры с немцами их толкнула только перспектива гибели России в руках большевиков, только невероятные страдания русского общества, опасность для жизни членов династии Романовых, а также и то, что мир уже был заключен, и бороться против него не представлялось практически возможным. Кривошеин и его друзья были ненадежны для немцев, но других известных миру русских политиков, которые начали бы переговоры с немцами, просто не было.
20 мая германский посол в Москве граф Вильгельм фон Мирбах сообщал министру Рихарду фон Кюльману, что Троцкий назвал большевицкую партию «живым трупом», и в случае, если левые эсеры, подкупленные Англией, свергнут большевиков, что весьма вероятно в ближайшем будущем, то Россия переориентируется вновь на страны Четверного согласия (т.е. Антанту).
На фото: Граф Вильгельм фон Мирбах
«Никогда еще Россия не подвергалась такой коррупции, как сейчас» - объяснял посол министру и предлагал серьезно отнестись к предложениям «правого центра» солидного и неподкупного. Ближайшие сотрудники Мирбаха по посольству имели различные взгляды на русские дела. 36 летний философ Курт Рицлер, бывший с 1915 г. главным связующим звеном между немцами и большевиками и сыгравший, как явствует из его архива, немалую роль в подготовке «чуда» октябрьского переворота, хотя и презирал большевиков за их порочные наклонности, коррупцию и грязный разврат, предпочитал иметь дело с ними, как с элементом, вынужденно преданным Германии. Военный атташе Карл фон Ботмер не только презирал большевиков, но, как аристократ, считал, что с ними нельзя иметь дела. Он предпочитал переговоры «с приличными людьми» и в этом поддерживал графа Мирбаха, хотя они оба опасались патриотизма Кривошеина и Коковцова.
Не дремала и Антанта. Немецкие агенты доносили в германский МИД, что правительства стран Антанты щедро субсидируют эсеров, меньшевиков интернационалистов, балтийских матросов, сербских военнопленных и стараются подобраться к большевикам. Создание антибольшевицкого, а, следовательно, и антигерманского русского правительства Антанте было крайне необходимо в момент, когда ожидалось «решительное» германское наступление на Западном фронте. Любое оттягивание немецких войск на восток сохраняло множество жизней английских, французских и американских солдат и приближало победу Держав согласия. Британский дипломат и резидент союзных разведок в Москве Брюс Локкарт прикладывал огромные усилия, чтобы Россия вновь перешла на сторону Антанты. Об этом велись переговоры и с большевиками (главным образом французами), но англичане основное внимание уделяли сплочению патриотических антибольшевицких сил, верных Антанте по убеждению. Такими силами были правые эсеры, кадеты и большинство офицерских подпольных организаций. В апреле была достигнута договоренность между союзниками, что на русский фронт против австрийцев и немцев будет направлено несколько десятков тысяч японских солдат. Но в России уже была верная Антанте многотысячная военная сила - Чехословацкий корпус.
Образованный в 1914–1917 гг. преимущественно из пленных славян австро-венгерской армии, корпус должен был служить ядром будущей армии независимой Чехословакии (см.1.4.9). После Брестского мира чехо-словаки просили отправить их через Владивосток на Западный фронт. Будучи патриотами своего народа, они мечтали о независимой Чехословакии, освобожденной от австрийского владычества, и потому решительно осуждали сепаратный мир, заключенный большевиками с Германией. Участвовать в русской гражданской войне чехи не собирались, они ограничились заявлением, что «поддерживают русскую революцию». Но немцы вовсе не желали усиления Антанты и потребовали от большевиков полного разоружения чехо-словаков и всеми правдами и неправдами удержания их в России. Англичане, напротив, настаивали на том, что чехам вовсе незачем совершать кругосветное путешествие, чтобы сражаться с немцами во Франции. Они, вместе с японцами и русскими патриотами, могут сразиться с ними на просторах России. Чехи, будучи в большинстве своем левых убеждений, не горели желанием вмешиваться в русский революционный хаос, они предпочитали Россию покинуть, но сделать это им не удалось.
Исполняя указание Германского генерального штаба, Троцкий 21 мая запретил продвижение эшелонов чехо-словаков к Владивостоку и приказал им или влиться в красную армию, или превратиться в «трудовые батальоны» в тылу. Не подчинившиеся подлежали заключению в концентрационные лагеря. 25 мая 1918 г. новым приказом Троцкий объявил, что «все советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехо-словаков. Каждый чехо-словак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте». В это время 5 тысяч чехо-словаков уже находились во Владивостоке, 20 тысяч были между Владивостоком и Омском, а еще 20 тысяч – между Омском и Пензой. Будучи убеждены, что, разоружив, большевики выдадут их австрийцам, а те повесят своих бывших солдат как изменников, чехо-словаки приняли решение взять под контроль всю линию Транссибирской магистрали и силой прорываться во Владивосток. Когда красногвардейцы напали на части Чехословацкого корпуса под Омском, чехи разогнали большевицкие Советы на всем протяжении сибирской магистрали. 45-тысячный корпус был тогда самой крупной боеспособной единицей на территории России. Своими начальниками чехи объявили полковника Яна Сырового и капитана Радола Гайду, которым подчинялись беспрекословно. Между 26 мая и 29 июня советская власть пала в Пензе, Сызрани Самаре, Челябинске, Омске, Томске, Новониколаевске, Красноярске, Владивостоке и промежуточных пунктах. 6 июля чехо-словаки заняли Уфу, 11 – подавили сопротивление большевицких отрядов в Иркутске.
На фото: Бронепоезд Чехословацкого корпуса
Ян Сы́ровый (Jan Syrový) родился 24 января 1888 в Тржебиче (Моравия) в семье обувщика. В 1908 г. окончил высшую промышленную школу в Брюнне (Брно) по специальности техник-строитель. Отслужил воинскую повинность в австрийской армии, вышел в запас кадетом (звание в австрийской армии, позволявшее претендовать на офицерский чин). После службы в армии уехал в Российскую Империю, в Варшаву, где работал по специальности. С началом Первой Мировой войны пытался вступить в Российскую армию, но ему отказали, как австрийскому подданному. Желая сражаться за свободу Чехии и Словакии, поехал в Киев, и Киевский чешский комитет принял его заявление. Он был определен в 4 роту Чешской дружины. В битве под Зборовым потерял правый глаз, произведен в офицеры. В 1917 г. командир 2-го полка Чехословацкого корпуса, полковник. Осуществлял общее руководство чехословацким корпусом во время восстания против большевиков летом 1918 г. Генерал-майор с августа 1918 г. С 1 сентября 1918 г. – командир Чехословацкого корпуса. До 4 февраля 1919 г.- командующий войсками Западного фронта адмирала Колчака. Многие Белые считали генерала Сырового виновным в пленении Верховного Правителя адмирала А.В.Колчака большевиками и даже вызывали его на дуэль. С июня 1920 г. в Чехословакии. В 1927-1933 гг. начальник Главного штаба чехословацкой армии, в 1933-1938 гг. – генерал-инспектр вооруженных сил. С 22 сентября по 1 декабря 1938 г. - премьер-министр Чехо-Словакии. До занятия Чехии германскими войсками 15-16 марта 1939 г. – министр обороны Чехо-Словакии. Во время германского вторжения 15 марта по распоряжению Президента Чехо-Словакии Е.Гахи отдал приказ армии не оказывать сопротивления Вермахту. Весь период германского Протектората в Чехии находился под домашним арестом на своей горной вилле в Добриховице. 14 мая 1945 г. был арестован вновь уже чешскими властями, а 21 апреля 1947 г. осуждён на 20 лет заключения за предательство. Генерал Сыровый был признан виновным в том, что, будучи премьером и военным министром, разрешил продажу оружия Германии в 1938 г., и не приказал уничтожить вооружения Чехо-Словацкой армии в 1939 г. Освобожден по амнистии в 1960 г. Работал ночным сторожем. Умер в Праге 17 октября 1970. В 1995 г. Верховный суд Чехии отклонил иск министра юстиции о том, что суд над генералом Сыровым прошел с нарушением законов и приговор был политизирован под давлением СССР. Приговор был оставлен в силе. - Generál Matěj Němec. Návraty ke svobodě. Praha. 1994.
Радол Гайда (германизированное имя – Рудольф Гейдель) Родился в городе Каттаро в Далмации (ныне – Котор в Черногории) в 1892 г. Чех. Фармацевт по образованию. Мобилизован в австрийскую армию в начале Мировой войны. Попав в плен, в сентябре 1915 г. перешел в Черногорскую армию. После занятия австрийскими войсками Черногории переехал через Францию в Россию в феврале 1916 г. и вступил в Чехословацкий корпус, во 2-й полк. Командир 1-го батальона. 2 июля 1917 г. за отличие в сражении у Зборова награжден орденом Св.Георгия 4-й степени. 28 марта 1918 г. назначен в чине капитана командиром 7-го стрелкового чехословацкого полка. 20 мая 1918 г. избран на совещании в Челябинске руководителей Чехословацкого корпуса членом временного исполкома легионов. Принимал активное участие в очищении от большевиков Сибири. 11 июля 1918 г. его полк освободил Иркутск. 2 сентября 1918 г. – генерал майор, командир 2-ой Чехословацкой дивизии. С 12 октября 1918 г. командовал Северо-Уральским фронтом. 9 декабря награжден орденом Св.Георгия 3-й степени. 8 января 1919 г. определен на русскую службу и назначен командующим Сибирской армией. За освобождение Перми от большевиков награжден высшими орденами стран Антанты и произведен в генерал-лейтенанты. 7 июля из-за конфликта с адмиралом Колчаком отстранен от командования и уволен в отпуск, а вскоре и из Русской армии с лишением чина генерал-лейтенанта. 17 ноября 1919 г. поднял мятеж против Верховного Правителя России во Владивостоке. После подавления мятежа арестован и выслан на родину, куда прибыл 11 февраля 1920 г. К 1926 г. и.о. начальника Генерального штаба чехословацкой армии в звании бригадного генерала. В июле 1926 г. обвинен в шпионаже в пользу С.С.С.Р. был лишен воинского чина и уволен в отставку с неполным содержанием. В январе 1927 г. избран вождем национальной чешской фашистской организации. Участвовал в международном фашистском конгрессе в Монтре. Избран от фашистской организации в парламент Чехословакии в мая 1935 г. Блокировался с коммунистами, в частности с К.Готвальдом. Призывал к защите от германской агрессии и был готов сражаться за независимость республики. После оккупации Германией Чехии реабилитирован. Ему возвращено генеральское звание. Стал членом чешского фашистского комитета Св.Вацлава. Отказался от британских орденов. Поддерживал советскую разведку во время войны. 12 мая 1945 г. арестован как коллаборационист. Осужден на два года. Освобожден по состоянию здоровья. Умер в Праге 12 мая 1947 г.
Выступление Чехо-словацкого корпуса в мае-июне 1918 г., скорее всего, было подготовлено разведками Держав согласия, чтобы создать пространственную базу антигерманской русской власти и восстановить «русский фронт». В Сибири и на Волге сил у большевиков было очень мало – несколько тысяч красногвардейцев и несколько тысяч немецких и австрийских «интернационалистов». Чехи и вышедшие из подполья русские антибольшевицкие силы легко взяли над ними верх. 6 июня в Самаре собрался Комитет членов учредительного собрания (Комуч), объявивший о возобновлении борьбы России на стороне Антанты против австро-германцев и их пособников большевиков. Западные державы в поддержку корпусу объявили Владивосток международной зоной. С начала июля там высадилось около 12 тыс. американцев и 75 тыс. японцев. Это была большая удача для Антанты, а для немцев – серьезное поражение их русской политики. В германских правящих кругах окрепло убеждение, что большевики со дня на день потеряют власть и надо опереться на более надежную и популярную в России силу. Эту идею особенно поддерживал Генеральный штаб, так как военным было известно, что возвращающиеся с Восточного фронта и из плена немецкие солдаты крайне революционизированы общением с русскими большевиками и сеют «революционную заразу» среди войск тыла и западного фронта. Консервативное «буржуазное» правительство для немецких генералов было бы предпочтительно в России и из идеологических соображений. Людендорф доказывал Кайзеру – «Мы ничего не можем ждать от советского правительства, хоть оно и живет за наш счет». В конце мая германский МИД дал, наконец, указание Мирбаху начать переговоры с «правым центром», с генералом Красновым на Дону, постараться перекупить у Антанты Комуч и, одновременно, возобновить «дружеские» выплаты большевикам, на всё это было выделено 40 млн. марок.
Но переговоры с «правым центром» ни к чему не привели. Складывается впечатление (документов, подтверждающих эту гипотезу нет), что переговоры между «правым центром» и графом Мирбахом зашли в тупик из-за позиции главных лиц возможного соглашения – самих Романовых. Скорее всего, первые предложения были сделаны «законному» монарху Михаилу Александровичу, находившемуся в тюрьме в Перми. Его даже неожиданно освободили и разрешили жить с прислугой и личным секретарем англичанином Брайном Джонсом в гостинице под надзором ЧК. К нему приезжала на свидание в апреле жена – графиня Брасова. Великий князь Михаил, скорее всего, ответил категорическим отказом и был убит в ночь с 12 на 13 июня. Отказался и Николай II несмотря, видимо, на очень серьезные угрозы со стороны немцев, что, в случае отказа, с ним и его семьей большевики разделаются также как с Михаилом. Уверения «правого центра», что они смогут договориться с Николаем II после уничтожения большевицкого режима, немцев не удовлетворили. Русскому Императору кайзер Вильгельм не доверял. Г.Н.Михайловский, близко знавший некоторых деятелей «правого центра», оставил об их деятельности такой рассказ: «Лето 1918 г. … было критическим для советской власти… большевицкие узурпаторы были на волосок от гибели. Мне к концу лета стали понятны … и зондирование почвы со стороны Нольде, и более тонкое зондирование Покровского в петербургских бюрократических кругах относительно германофильской ориентации на базе Брест-Литовского мира, и вся «деятельность» Нольде — Кривошеина по созданию буржуазно-монархической германофильской если не партии, то группы, достаточно решительной, чтобы взять власть в свои руки, и, наконец, нелепые в той обстановке слухи из крайне правых кругов, будто большевики существуют лишь в качестве ширмы для монархии… Но если тем не менее большевики в этот момент остались у власти, то практически только потому, что в России в это время источником власти в буквальном смысле слова были немцы, а для немцев были приемлемы лишь большевики, все остальные политические партии либо были антантофильски настроены (от левых эсеров до умеренных правых), либо немцы им не доверяли, как группе Нольде — Кривошеина, несмотря на страстное и нескрываемое желание последних встать у руля России.
Здесь я должен на основании некоторых доверительных высказываний Нольде и других русских, стоявших близко к немцам, отметить одно обстоятельство, проливающее свет на отношение немцев к русским германофилам. Это обстоятельство тогда не составляло секрета, оно открыто и оживленно комментировалось в петербургских чиновничьих кругах весной и в начале лета 1918 г. Только после убийства Николая II с семьей я придал ему то значение, которого оно заслуживало. Речь идет об отношении немцев не к монархии вообще (естественно, монархическая Германия сочувствовала в принципе восстановлению монархии в России), а к Николаю II и в целом к Романовым. Здесь было самое резкое несовпадение их взглядов со взглядами русских германофилов… Русские монархисты-германофилы хотели попросту восстановления на престоле Николая II и уничтожения всех следов Февральской революции, они соглашались и на Брест-Литовский мир, и на союз с немцами в будущем, но в качестве монарха настаивали именно на Николае II не потому, что им была дорога личность последнего царя, но из принципа легитимизма. Николай II уже превратил в свое время манифест от 17 октября 1905 г. в «потерянную грамоту», мог он сделать то же самое и со своим манифестом об отречении, тогда и манифест вел. кн. Михаила терял юридическое значение, Николай II восстанавливался на троне, и все шло по-старому. Такова была программа монархистов. Немцы за помощь в восстановлении Николая II на троне вознаграждались нерушимостью русско-немецких дружественных и союзных отношений, а также тяжкими для России территориальными уступками и экономическими выгодами. Что же касается немцев, то для них вопрос о Николае II представлялся в совершенно ином свете. Во-первых, это был монарх, объявивший им войну, несмотря на все уверения в дружбе к Вильгельму II; во-вторых, это был монарх, который до конца своего царствования так и не пошел на сепаратный мир и был по-настоящему лоялен по отношению к союзникам — это немцы знали лучше многих русских. Можно ли было верить тому, ради кого пришлось бы снять с Западного фронта несколько дивизий в столь тяжелое военное время? Какова была гарантия искренности германофильства Николая II и его окружения в случае, скажем, неудачного для Германии окончания войны? Разве союзники не устроят в этой «стране неожиданностей» переворот в свою пользу, даже оставив своего бывшего лояльного союзника на троне или заменив его другим представителем той же династии…? С другой стороны, заниматься возведением на трон другого лица из династии Романовых было бы крайне сложным экспериментированием, на которое немцы не могли идти в силу международно-политической обстановки. … Я не исключаю того, что велись весьма деликатные переговоры немцев с самим Николаем II насчет его взглядов на будущую русско-немецкую дружбу, и что ответ царя их не вполне удовлетворил. Но это лишь предположение, фактом, во всяком случае, было то, что немцы в лице Мирбаха не согласились на монархический переворот и замену большевиков, в чьем германофильстве они не сомневались, Николаем II». - Записки. Т.2 . М., 1993. С.107-110.
Большевики были властью незаконной, как люди были достойны презрения, но именно из-за своего презренного поведения и своей незаконности они полностью зависели от немцев, без которых действительно превратились бы в «труп». После некоторых колебаний Германия сделала вновь ставку на Ленина и Троцкого. Судьба большевиков и, как оказалось, судьба России, решилась 28 июня 1918 г. в германской ставке. В этот день представитель МИД в ставке кайзера барон Курт фон Грюнау докладывал ему две бумаги по русскому вопросу – одну из МИД за подписью канцлера фон Гертлинга, вторую – от фельдмаршала Гинденбурга. Гинденбург выступал за свержение большевиков и передачу власти «правому центру», МИД – за сохранение большевиков у власти, так как «правые» политически не надежны. Мы знаем содержание обеих докладных записок, но не знаем, что Гертлинг добавил устно. Результат был, однако, неожиданный. Кайзер, который всегда очень прислушивался к мнению своих генералов, особенно старого Гинденбурга, на этот раз решительно поддержал позицию МИД. Он велел поставить в известность Совнарком, что большевики могут ничего не опасаясь переместить войска из Петрограда на восток для борьбы с чехами и, «дабы не закрывать возможность дальнейшего сотрудничества, сообщить правительству большевиков, что им, как единственной партии, принявшей условия Брестского договора, будет оказана со стороны Германии еще более широкая помощь». Этот приказ кайзера решил судьбу большевиков. По приказу министра иностранных дел Кюльмана Мирбах с 1 июля прервал переговоры с правым центром.
Для Германии наступал «последний решительный бой». После успеха на Эне в начале июня, когда немцы отбросили англо-французские войска за несколько дней на полсотни километров, они готовили генеральное наступление на Марне, которое предполагалось начать 15 июля. На линии прорыва немцы сосредоточили все свои резервы, всё, что они смогли перебросить с исчезнувшего Восточного фронта – 45 дивизий, 8800 орудий, полторы тысяч самолетов. Для этого заключался Брестский мир, для этого Россию Германия отдала на растерзание большевикам, чтобы в этом генеральном летнем наступлении на Западе была одержана решительная победа, после которого война могла быть завершена, если и не разгромом Антанты, то, по крайней мере, с честью для немецкого мундира и без революции в самой Германии. Революция неизбежно должна была разразиться при поражении – и война и кайзер с его ненасытными генералами смертельно надоели простым немцам, а людские потери и тяготы войны в Германии были ужасны к лету 1918 г. Германское правительство всё это прекрасно знало и в решительный момент сделало ставку на большевиков. После победы их предполагалось заменить у власти приличными людьми, которым можно подавать руку, но пока лучше большевиков подорвать силы России не мог никто.
Записка германского МИД 28 июня: «Просьбы об оказании Германией помощи исходят из различных источников – главным образом из реакционных кругов – и в основном объясняются опасениями имущих классов, что большевики лишат их собственности. Предполагается, что Германия сыграет роль судебного исполнителя, который прогонит большевиков из российского дома и восстановит в нём власть реакционеров, чтобы они проводили затем в отношении Германии ту же самую политику, которой придерживался в последние десятилетия царский режим… Что касается Великороссии, то здесь мы заинтересованы только в одном: в оказании поддержки силам, ведущим ее к распаду, и в ослаблении ее на длительное время, - как этот делал князь Бисмарк по отношению к Франции, начиная с 1871 г…. В наших интересах быстро и эффективно нормализовать отношения с Россией, чтобы взять под контроль экономику этой страны. Чем больше мы будем вмешиваться во внутренние дела русских, тем глубже будет становиться расхождение, существующее уже сегодня между нами и Россией…. Нельзя упускать из виду, что Брест-Литовский договор был ратифицирован только большевиками, и даже среди них отношение к нему не было однозначным… Следовательно, в наших интересах, чтобы большевики оставались теперь у кормила власти. Стремясь удержать свой режим, они сейчас станут делать всё возможное, чтобы продемонстрировать нам лояльность и сохранить мир. С другой стороны, их руководители, будучи еврейскими бизнесменами, скоро оставят свои теории, что бы заняться выгодной коммерческой и транспортной деятельностью. И эту линию мы должны проводить медленно, но целенаправленно. Транспорт, промышленность и вся экономика России должны оказаться в наших руках». – K.Riezler/ Tagebucher, Aufsatze, Dokumente / Ed. By K.D.Erdmann. Göttingen, 1972. –S.385-387.
Но тут выступили левые эсеры. Входившие с большевиками в партийную коалицию, левые эсеры были решительными сторонниками денонсации Брестского договора и возобновления революционной войны. Большевицких вождей они называли «лакеями немецких империалистов», а установленный ими режим «комиссарократией». После ратификации Брестского мира левые эсеры в знак протеста вышли из Совнаркома. К весне 1918 г. левые эсеры были твердо уверены, что большевики «предали революцию». Эту уверенность разделяли вместе с ними и те группы, которые с самого февраля 1917 г. сохраняли анархические и бунтарские настроения – в первую очередь матросы и солдаты, убившие своих командиров и запятнавшие себя изменой присяге. Особенно оттолкнула левых эсеров от большевиков практика ограбления деревни продотрядами. Они считали, что насилия, чинимые рабочими и солдатами продотрядов в деревнях, породят на долгие годы вражду между двумя трудящимися классами и так будет погублена русская революция. На съезде левых эсеров, проходившем в Москве с 17 по 25 апреля 1918 г. (считалось, что этот съезд представляет 60 тысяч членов партии) большинство делегатов высказывались за немедленный разрыв с большевиками. Левые эсеры говорили, что комиссары предали не только революцию, но и свою партию, рядовые члены которой желают настоящей революционной свободы, а не засилья новых «господ министров», что комиссары держатся только на немецких штыках. 24 июня, на тайном заседании, ЦК левых эсеров принял решение поднять против «комиссарократии» восстание – «Мы рассматриваем свои действия как борьбу против настоящей политики Совета народных комиссаров и ни в коем случае как борьбу против большевиков» - говорила вождь левых эсеров Мария Спиридонова.
На фото: Мария Спиридонова
Левые эсеры не предполагали брать власть, но желали «развернуть» большевицкую массу от союза с немцами к революционной войне. По эсеровской традиции восстание должно было представлять ряд громких террористических актов против немцев и ряд демонстраций против политики Совнаркома. «Только вооруженное восстание может спасти революцию» - объявила Мария Спиридонова 3 июля. На следующий день в Большом театре в Москве открылся V съезд советов. Левые эсеры выступили на нём с предложением выразить недоверие большевицкому Совнаркому, денонсировать (упразднить) Брест-литовский договор и объявить войну Германии. Большевицкое большинство отклонило эти предложения и эсеры, во главе со Спиридоновой, покинули съезд. В тот же день она отдала приказ начинать восстание.
6 июля в 14 часов 15 минут два чекиста – Яков Блюмкин и Николай Андреев приехали в посольство Германии и попросили встречи с Мирбахом. Когда посол к ним спустился, чекисты, которые оказались одновременно и левоэсеровскими террористами, расстреляли его из пистолетов и в завершение взорвали бомбу, которой контузили Ритцеля и переводчика. Затем восставшие эсеры арестовали Дзержинского и Лациса. Эсеры имели поддержку в войсках, но возможность совершить переворот не использовали. Быть может на успех и невозможно было надеяться, поскольку в Москве были размещены под видом военнопленных германские войска. Задача восставших явно была не в захвате власти – они хотели показать немцам, что на большевиков полагаться нельзя, что они - слабаки. Прогнав Совнарком и приведя к власти правое монархическое правительство, немцы бы дали левым эсерам возможность в союзе с рядовыми большевиками продолжить революцию, действуя и против немцев и против русских монархистов. Вслед за Мирбахом левыми эсерами был убит германский главнокомандующий на Украине фельдмаршал фон Эйхгорн. Большевики страшно боялись, что немцы вновь отвернутся от них. Узнав о гибели Мирбаха, всё почти руководство Совнаркома – Ленин, Свердлов, Радек, Дзержинский, Чичерин и Карахан (заместитель Чичерина) прибыли с извинениями в германское посольство. Ленин был «белый от волнения и страха», как записал один из немецких дипломатов. И бояться стоило. Как только Ритцлер пришел в себя после взрыва, он составил записку в МИД Германии, убеждающую в необходимости скорейшего разрыва с большевиками, ареста Ленина, интернирования и возвращения в Латвию латышских стрелков. Большевики не пользуются никакой поддержкой в обществе и будут свергнуты со дня на день – писал Ритцель. Начавшееся за несколько часов до убийства Мирбаха восстание антибольшевицких и проантантовских сил в Ярославле служило дополнительным ему аргументом. Но из МИД Ритцлер получает твердые инструкции сохранять союз с большевиками, а латышей и немецких «интернационалистов», хорошо снабдив немецким золотом отправить на подавление Ярославского восстания и против чехословаков.
7 июля восстание было подавлено, руководители партии левых эсеров - арестованы. Несколько членов боевой организации и заместитель Дзержинского эсер Александрович – расстреляны. Остальных постепенно выпускали на свободу. Большевики знали – чего стоит эсеровский террор, страшно боялись за свои жизни и с этими «сумасшедшими революционерами» не хотели портить отношения. Да и в Берлине так ценили теперь союз с большевиками, что на провокацию решили не поддаваться, и оба убийства предпочли «не заметить». Немецкой печати было рекомендовано не раздувать вокруг них шумиху. «Ленин для нас предпочтительней русского Скоропадского», – твердо считали в Германском МИД. Этой позиции вполне придерживался и сменивший Кюльмана на посту министра адмирал Пауль фон Хинце.
В эти смутные июльские дни, когда Курт Ритцель призывал Кайзера отказаться от союза с большевиками, когда чехо-словаки брали один волжский город за другим, в Ярославле полыхало восстание, а на Западном фронте немцы безнадежно проигрывали генеральное сражение на Марне, Ленин и его подельники отдают приказ об убийстве царской семьи, находящейся в их руках в Екатеринбурге. Гибель Царя должна была уничтожить главный мотив, который побуждал правых монархистов искать сотрудничества с Германией и соглашаться на условия Брестского мира и не позволить Императору стать центром кристаллизации антинемецких, проантантовских сил. Но вряд ли на убийство Императора, да еще со всей семьей и на убийство его ближайших родственников на следующий день в Алапаевске большевики могли решиться без согласия (молчаливого или явного) их единственного союзника, от дружбы которого зависело само их существование. Вряд ли это согласие могло исходить от Ритцеля, который в те дни исполнял обязанности временного поверенного в делах Германии в России или от кого-нибудь иного в немецком посольстве. Во-первых, все они были после 6 июля настроены твердо антибольшевицки, а во-вторых, их чины не позволяли им решать судьбу немецких принцесс, которыми были Александра Федоровна и Елизавета Федоровна и их детей, да и кузена кайзера Вильгельма – русского Царя. Судьбы их могли решить только в Берлине и только лично кайзер. Документов, подтверждающих, что такое решение было, не найдено до сего дня, но одного движения пальца Вильгельма было достаточно, чтобы и волос не упал с головы русского Императора и членов его семьи. Вызвать гнев Кайзера летом 1918 г. большевики боялись больше всего на свете. Он им был нужен до тех пор, пока в Германии и Европе не разразилась социалистическая революция. А революция запаздывала… И в тот самый день, когда, остановив германцев на Сомме, главнокомандующий союзными армиями маршал Фош отдал приказ о решительном контрнаступлении на Западном фронте, в этот самый день в далеком Екатеринбурге свершилось злодеяние цареубийства. После убийства Императора Николая II Кривошеин и его товарищи прекратили все контакты правого центра с немецким посольством. Говорить с немцами теперь было не о чем. «Правый центр» после 20 июля полностью переориентировался на белое движение и Антанту. Вскоре приехавший новый посол Германии Карл Хельферрих придерживался взглядов на безусловную желательность сохранения союза с большевиками. На случай успеха противобольшевицкого восстания чехов и Комуча он рекомендовал немецким войскам немедленно занять Мурманск, Архангельск, Петербург и Вологду, чтобы исключить военные поставки Антанты. Он также подтвердил запрет Рицлеру реализовывать план, по передаче власти «правому центру», а большевикам продолжил исправно выплачивать немецкие деньги «на карманные расходы». Большевики же в августе пошли на дальнейшие уступки Германии в выплате ей колоссальных репараций из средств ограбленной России. Большевикам денег было не жалко, тем более в перспективе. Ведь власть они сохранили и поддержкой немцев заручились вполне. После убийства Царской семьи ни одна другая сила в России на сотрудничество с Германией не пошла бы.
1 августа, напуганный известиями о высадке англо-американских войск генерала Пула в Архангельске (всего было высажено 8 500 человек), Ленин просит немцев начать прямую интервенцию в Россию. Вечером 1 августа Чичерин явился в германское посольство просить об этом Хельферриха. Но немцам было уже не до интервенций – с 18 июля по всему Западному фронту германские армии отступали. Для Людендорфа и Кайзера поражение Германии было теперь несомненным фактом ближайшего будущего. Из-за нехватки живой силы немцы уже сократили свою армию на двадцать дивизий. Откуда им найти войска для интервенции? Хельферрих вежливо отказал Чичерину, обещая «всяческую поддержку и координацию усилий». Не более. 6 августа Германский МИД принял решение вовсе закрыть посольство в Москве – за ненадобностью. Все сотрудники посольства в течение августа уехали во Псков, оттуда в Ревель и на родину. В своих воспоминаниях Хельферрих пишет о визите Чичерина вечером 1 августа: «Ввиду сложившегося общественного мнения открытый военный союз с Германией невозможен; но возможны параллельные действия. Его правительство собирается сосредоточить свои силы в Вологде, чтобы защитить Москву. Условием параллельного действия заключается то, что мы не оккупируем Петроград, желательно также, чтобы мы не входили в Петергоф и Павловск. В действительности, такой подход означал, что, желая получить возможность защитить Москву, советское правительство вынуждено было просить нас защитить Петроград…. [Чичерин] был не меньше обеспокоен событиями на юго-востоке… После того, как я задал ему ряд вопросов, он наконец сформулировал, какого вмешательства они ждут от нас – Мощный удар по [генералу] Алексееву, и никакой в дальнейшем поддержки Краснову – Здесь, как и в случае действий на севере, и по тем же причинам, возможен был не открытый военный союз, но фактическое сотрудничество; однако это было необходимо. Этим шагом большевицкий режим призывал Германию ввести свои войска на территорию Великороссии». – Helfferich. Der Weltkrieg. Bd.3. – S.653.
По мере ухудшения военного положения, немецкие политические круги всё яснее сознавали, что та подлость, которую они совершили в отношении России, поддерживая большевиков, не принесла им пользы, но, скорее, опозорила славное имя немецкого рыцарства, а с точки зрения христианской, явилась и явным грехом. Германское правительство совершило в отношении России то, чего оно, безусловно, не желало для своей страны, а это, не желаемое, - военное поражение и революция, теперь быстро приближались и не без помощи большевиков. Увидев, что в Германии дело идет к революции, большевики развернули исключительно интенсивную подрывную пропаганду. Теперь миллионы марок шли на революцию не из Германии в Россию, а из большевицкой России в Германию. «Вся советская Россия, всеми своими силами и средствами поддержит революционную власть в Германии» объявлял ВЦИК 4 октября. В конце октября 1918 г. германский МИД впервые высказался за разрыв отношений с большевиками, В меморандуме, составленном в это время в МИД, объявлялось: «Мы, испортившие свою репутацию тем, что изобрели большевизм и выпустили его на волю во вред России, должны теперь, в последний момент, по крайней мере, не протягивать ему руку помощи, чтобы не потерять доверия России будущего»[1]. 4 ноября отношения были разорваны официально.
А тем временем англо-американские войска под командованием генерал-майора Мейнарда численностью до 11 тыс.человек высадились в Мурманске, к ним тут же присоединилось до 5 тыс. русских ополченцев. 7 августа отряды Каппеля и чехо-словаки освободили Казань, донские казаки Краснова осадили Царицын. Ленин понимал, что его режим висит на волоске, что немцы ему больше не помощь, что революции в Германии ждать не приходится, да и если начнется эта революция после поражения Германии, большевикам она поможет мало - судьбу России будут решать победители, преданная Лениным Антанта. Своим товарищам по ЦК РКП(б) и Совнаркому он советовал паковать чемоданы, но решил сделать попытку переломить ситуацию. Способов было теоретически два – расширить социальную базу режима, смягчив репрессии и призвав к сотрудничеству меньшевиков и эсеров – но это был отказ от абсолютной власти. Второй способ был в усилении жестокости, в неограниченном терроре против всех, кто не с большевиками, в убийстве одних, в изнурении голодом других, в подкупе золотом и вседозволенностью третьих, в запугивании четвертых. Это был страшный путь, обещавший моря крови и неисчислимые страдания для народа России, проклятия потомков. Он также не давал гарантии победы. Он давал только шанс удержать власть, когда сила немцев таяла на глазах. Ленин и Совнарком избрали этот путь, путь красного террора.
[1] W.Baumgart. Deutsche Ostpolitik 1918. Vienna; München, 1966. – S.357
Выдержки из шестой главы двухтомника "ИСТОРИЯ РОССИИ. XX ВЕК" под редакцией профессора МГИМО, доктора исторических наук А.Б. Зубова
| Предыдущее: | Отдавший жизнь за начало Второго Кубанского похода. Памяти генерала Маркова |
| Следующее: |
Освобождение Дона от большевиков летом 1919 года |
| Лучшее по просмотрам: | Битва за Перекоп и эвакуация Русской Армии |
| Последнее: | Редкий случай форменного сумасшествия расы |
