Первая лекция историка К. М. Александрова о Гражданской войне. Часть вторая.



Автор: Glavkom_NN
Дата: 2010-01-30 01:19

С первой частью лекции можно ознакомиться здесь.

Я сразу хочу обратить Ваше внимание на следующий момент: вообще, русский народ не хотел Гражданской войны, он не хотел никакой войны осенью 1917 года. Причем, это касалось не только народных масс, которые устали от Первой мировой войны. Численность русской армии была 15 млн. человек  (под ружьем стояло осенью 1917 года). И, конечно эта война, с огромными потерями, в которой была перемолота вся кадровая русская армия, перебит весь кадровый офицерский корпус в пехоте, она оказалась очень непосильной ношей, и на руку большевикам сыграла очень сильно. Может быть, конечно, надо рассуждать так, что эта война 1914-1918 гг. выбила и лучших представителей русской интеллигенции в офицерском корпусе, и русского народа в пехоте (если иметь в виду крестьянство).

И, вот, эти огромные потери (2 млн. 250 тысяч у нас убитых примерно и умерших от ран в Первую мировую войну), вот этих двух миллионов человек не хватило для того, чтобы преодолеть эту революционную болезнь. Но, война ещё принесла огромную усталость: люди хотели просто элементарной, человеческой, нормальной спокойной жизни. Это касалось не только солдат, это касалось и офицерства. В России было 276 тысяч офицеров на ноябрь 1917 года. Сколько пришло, откликнулось на призыв Алексеева и Корнилова? Меньше двух тысяч человек. Еще две тысячи дали дети – по сути кадеты, гимназисты, юнкера, горевшие вот этой самой идеей защиты Родины. Да, ну тут тоже очень важный, интересный нюанс был, это тоже тот, о котором писал генерал Головин. Сколько откликнулось в отряд полковника Дроздовского с Румынского фронта (там миллиона полтора было личного состава)? 800 офицеров в его бригаду поступило.

На фото: Михаил Гордеевич Дроздовский

 

Во время московских боев 25 октября – 2 ноября 1917 года, во время вооруженных боёв, когда судьба Москвы висела на волоске, исход вооруженного противостояния в Москве имел гораздо большее значение, чем в Петрограде. Петроград сдался большевикам практически без боя. В Москве бои шли целую неделю, и чаша весов колебалась каждый день то так, то так. Центр Москвы контролировали юнкера двух военных училищ. Отряды красногвардейцев насчитывали примерно порядка 10 тысяч человек. Силы Московской городской Думы (как назывались тогда белые) – примерно 3,5 тысячи, а это в городе с населением не один миллион, а все остальные смотрели на то, что в Москве происходило.

Удержали бы белые Москву (условно говоря), и Петроград бы сдался через месяц, потому что Москва-это сердце страны, 13 губерний вокруг этого города, это железнодорожный и промышленный центр.

Но, несколько десятков тысяч офицеров, включая прославленного героя Первой мировой войны генерала от кавалерии Алексея Брусилова – они сидели по своим домам.

На фото: Алексей Алексеевич Брусилов

 

Недавно совсем, вот в конце прошлого года (в смысле, недели две назад) я читал мемуары одного офицера, который участвовал в боях среди александровцев (юнкеров Александровского военного училища), и он пишет, что потом он остался в Москве, а в феврале 1918 года большевики объявили регистрацию офицеров обязательную, вот на каком-то (на Ходынском?) поле офицеры, которые в Москве жили, собрались их подводили к столам, они там писали чин свой старый, адрес, их ставили на учёт, потом по этим спискам их мобилизовывали в Красную армию и брали в заложники. Вот этот автор ( в мемуарах пишет, что длинные такие хвосты велись к этим столам. Там, значит, были и поручики, и прапорщики, и генералы, и полковники, и штабс-капитаны, и капитаны и он восклицает: «сколько же их было примерно на этом поле. Так прикинул: ну,тысяч пятьдесят было точно.

Ну, понятно, что не все они были в октябре 1917 года в Москве, кто-то возвращался до этого момента с фронта после демобилизации армии, но пускай половина этих людей в Москве все таки была. Этот мемуарист пишет: да если бы эти люди откликнулись тогда на наши призывы, я думаю, что большевиков бы из Москвы вымели, в два часа, на самом деле, без всяких проблем.

И, это ясно указывает на то, что просто все навоевались вот так, за эти четыре года Первой мировой войны. И русский народ Гражданской войны не хотел, включая тех, кто  пошли за белыми, за красными, там за зелеными, для кого как сложились обстоятельтсва, но в конце 1917 Гражданской войны не хотели. Не было такой силы, маховик этой войны раскрутить.

Вот, если посмотреть на соотношение сил. В Белом движении участвовало примерно около одного миллиона человек. Если взять все вот белые войска и до кучи сложить, примерно 850-900 тысяч. Через Красную армию за годы Гражданской войны прошло приблизительно миллиона четыре с половиной, около пяти, вот такие цифры. Пусть в эти 4,5-5 млн. входит, допустим, 300 тысяч так называемых интернационалистов, добровольцев иностранных, которые воевали на стороне большевиков: это латыши, китайцы, венгры (мадьяры), сыгравшие колоссально важную роль в победе Ленина и Троцкого. Колоссальную роль просто они сыграли.

Были случаи, когда для подавления внутренних восстаний использовались только вот эти иностранные части. Например, у нас вот нет пока такого режиссера, или прозаика, который бы описал июль 1918 года и Ярославское восстание, поднятое полковником Александром Петровичем Перкуровым. 17 суток Ярославль продержался, который расстреливали тяжелой артиллерией со всех сторон. Хотя, все силы Перкурова – это было две сотни офицеров и восемьсот примерно местных гимназистов, студентов, ну, правда их ещё поддержала часть ярославского населения. Но это вот восстание было подавлено только латышами и китайцами. Есть список людей, которые в этом участвовали, что они там говорили и что делали. Есть фотографии. Ярославль. Такое впечатление, будто его тяжелой авиацией бомбили. Город напоминает Ленинград периода блокады. Снесенные купола с храмов, дыры огромные от тяжелых снарядов в зданиях, даже перебираешь, смотришь, и думаешь, непонятно, как в Гражданскую войну такая мощь огня могла быть использована.

Поэтому, интернационалисты сыграли очень важную роль в победе Красной Армии. Вот и считаем 1 миллион у тех, 5 миллионов у тех, ну, еще 300 тысяч на всякого рода там батек, махновцев и т.д., 6 миллионов пускай – это 6 миллионов страны с населением-то в 130 миллионов человек. Это означает, что огромное большинство населения России – оно не поддерживало ни красных, ни белых, ни зеленых, ни оранжевых – никаких.

Идея была только одна «моя хата скраю - ничего не знаю». Да пропади вы все пропадом, и оставьте вы нас в покое.

А вот восстания 1921 года, крестьянские, они уже показывают реакцию ну как-то основной массы населения. Крестьяне составляли 77% населения страны. Это вот к 1917 году. Больше двух третей (даже больше трех четвертей!) населения. А вот в 1930 году, когда большевики начинают коллективизацию, и принудительное создание колхозов, закрепощение крестьян. Вот тогда уже органы ОГПУ фиксируют, что по стране произошло 55 восстаний, 6000 крестьянских выступлений, 2,5 миллиона участников. То есть в 1930-х годах в активном сопротивлении участвовало примерно в два с половиной раза больше людей, чем в Белом движении было десятью годами раньше. И вот мы сразу с Вами видим здесь, сразу получаем ответ на вопрос.

Итак, главная причина поражения белых (там было много ещё второстепенных причин, но мы сейчас о главной): НЕ СОВПАЛИ ПИКИ СОПРОТИВЛЕНИЙ.

Что такое Белое движение? Это, в общем-то (Ильин правильно написал) это вооруженное ополчение российской интеллигенции. Да, у белых.., половину белых армий составляли казачьи войска, ижевские рабочие, воткинские – это все верно (Восточного фронта Колчака добровольцы), это все правильно, но ядром Белого движения, инициативной основой, организационной – это все равно была российская интеллигенция. В погонах ли она была, военного времени, или дети.

Мы все знаем, пишут мемуаристы, Туркул в «Дроздовцах в огне»: в Мариуполе к нам шли все старшие классы, местные гимназии («баклажки» все эти, да), юнкера недоучившиеся военных училищах и школах (многочисленных) прапорщиков или кадеты 30 (29) кадетских корпусов, которые существовали в России.

Это все равно были люди, ну, с минимальным образованием, которые сразу поняли, что вот эти лозунги, которые предлагают большевики: «грабь награбленное», натравливание одного класса или социальной группы населения на другую, лозунги, касающиеся религии, которая есть «опиум для народа» - это все не просто ложь. Это ложь опасная, которая несет гибель стране.

Вот они попытались вот эту самую свою Россию, эти самые три года защищать.

Один из современных писателей, я его не очень люблю, вернее, скажем, совсем не люблю, у него одна интересная мысль в книжке о Гражданской войне была, он написал, что Белое движение – это движение, которое защищало выбор пяти миллионов русских европейцев. Вот, в России жило 5 миллионов, так сказать, «европейцев», и 125 миллионов, так сказать, «азиатов». Белое движение это попытка вот этих пяти миллионов европейцев защитить тот мир, который в России для них сложился в предшествующие столетия.

Отчасти в этом есть определенное (но я  подчеркиваю – отчасти) рациональное зерно. А, собственно говоря, что произошло с крестьянством? А крестьянству понадобилось в силу медленного развития, в силу низкого образования, или вообще отсутствия такового, в силу определённой инертности (которая тоже накапливалась столетиями), понадобилось, наверное, 10 лет, до начала коллективизации Сталиным, чтобы понять, что большевизм представляет для них какую-то смертельную опасность, чем даже для вон той интеллигенции, которая к 1930-му году привела уже далеко за границей, или на кладбище, вещественно..

То есть, грубо говоря, пик крестьянского сопротивления приходится на 1929-1930-1931-1932 гг., для того, чтобы это сопротивление подавить, пришлось устроить искусственный голодомор 1933 года, который унес 6,5 миллионов человеческих жизней.

А пик сопротивления интеллигенции российской приходится на те формальные годы Гражданской войны, о которых мы говорим, 1919, 1920, 1921… Да! Она там еще потом боролась, в 1920-е годы, кто-то, кто остался, кто не уехал у кого хватило сил и мужества, но это были уже одиночки. Эмиграцию я сейчас не беру в расчет, я имею в виду то, что внутри страны осталось.

Но вот эти два пика сопротивления не совпали, более того, как ни странно, с пиком сопротивления более-менее совпадает пик сопротивления верующих, сопротивления церкви, собственно движение, напоминающее это подпольное  церковное движение, это 1928-1929-1930-1931-1932 гг..

А позиция церкви в Годы гражданской войны, я думаю, отец Георгий лучше на эту тему даже расскажет, она может быть противоречивей и сложнее, чем кажется. Патриарх Всея Руси, Тихон находится в Москве, и он даже частного благословения не даёт вождям Белого движения. Князь Трубецкой просит у него хотя бы частного благословления для генерала Деникина-он и частного благословения ему не дает.

Вот, к сожалению, все вот эти распространившиеся в 1970-е годы рассказы в эмиграции о том, что он прислал икону Колчаку, и этой иконой он был благословлен - это легенда. К сожалению. Легенда появилась в 1972 году в связи с публикациями одних мемуаров, но потом он очень популярной стала.

К сожалению, очень бы хотелось, чтобы так было, но так не было, так не стало.

Патриарх пытался занять срединную позицию. Я сейчас не говорю, хорошо это или плохо, правильно или нет, я просто констатирую факт.

Я, может быть, другое Вам скажу обязательно, вот, собственно, в первый этап Гражданской войны, начало боев в Москве, конец октября 1917 года, ведь юнкера офицеры сражаются с большевиками, гром пушек стоит над Москвой, а заседает Собор, Поместный собор православной церкви, и вот 27 или 28 октября, как раз в пик московских боёв, встает священник с говорящей фамилией Неженцев (почему с говорящей – потому что командир и основатель Корниловского ударного полка был Митрофан Осипович Неженцев, может быть, они даже какие-то дальние родственники), он встает, и говорит, что: «братие, о чем вы тут вообще говорите, к чему призываете, какой Патриарх, какой церковный календарь, какая отмена постов, что вы говорите, не о том сейчас нужно вести речь. Давайте выберем из своей среды инородного героя, имя которого всем вам известно, но Вы боитесь его вслух произнести (речь шла о генерале Корнилове, который ещё до участников собора сидел в тюрьме в Быхове в Могилёвской губернии), давайте создадим второе ополчение, как во времена Минина и Пожарского, заложим все наши драгоценности, заложим все оклады, ризы, и все что у нас есть, соберем это ополчение, защитим этих мальчиков и горстку вот этих русских патриотов, спасем древнюю Москву и Святую Русь, а нам Бог все сторицей возместит, все отдаст!».

Но это единственное здравое правильное, возможное, если хотите, исторически преемственное было предложение, сделанное рядовым московским священником. Ну и что, вопрос поставили на голосование, и только треть делегатов Собора проголосовала за то, чтобы это предложение было принято, и Собор вмешался в эту братоубийственную схватку. Две трети сказали: нет, мы должны остаться нейтральными. И когда в первые ноябрьские дни по всей Москве начали хоронить и погибших юнкеров и кадетов, и красногвардейцев, и солдат 56-го запасного полка, которые штурмовали Кремль, обстреливая его из тяжелых пушек, участники собора, клирики, духовенство, пошли отпевать и тех и тех.

Там, где хоронили юнкеров и кадет, их-то, естественно, приняли с распростёртыми объятьями, а там где хоронили большевиков на Красной площади – их погнали, причем сказали: «идите к своим, Вы нам не нужны, тут мы будем своих хоронить, и вообще, без попов обойдемся».

Может быть, тогда, наверное, кто то из них, задумался вообще на самом деле о том, что происходит. Они-то пошли хоронить русских людей, отпевать погибших в братоубийственной схватке, и тут оказалось, что какая-то часть этих русских православных людей – попы-то не нужны, на самом деле.

Это уже ясно тогда, в конце октября – начале ноября 1917 года, когда Гражданская война только начиналась. Показывала тот путь, который ждет и Россию, и Русскую церковь в ХХ веке.

Напомню очень простые цифры. К этому моменту в России насчитывалось 140 тысяч монашествующих белого духовенства, клириков и за последующие 22 года, к 1939 году из них только расстреляли 120 тысяч человек (за последующие 22 года!). В России было более 56 тысяч храмов, чесовен, молитвенных зданий, это только в Православной российской церкви, я не беру там католиков, протестантов, мусульман, буддистов. Но, вот осталось открытыми, действующими к 1939 году – 250. Из 56 тысяч. 250-300 действующих осталось. То есть, более 55 тысяч было либо закрыто, либо было уничтожено.

Вот это ясно показало то, что с церковью произошло за последующие 20 лет.

Конечно, я абсюлютно убеждён, что люди такого и предположить не могли. Более того, даже в феврале 1917 года (в феврале, а не в октябре)  в один большой кинозал собрать представителей всех русских политических партий от меньшевиков Мартова до крайне правых монархистов Пуришкевича, вместе с императором, членов государственного совета, думских депутатов (кроме Ленина) – и на экране прокрутить, что с Россией произошло за последующие 25 лет – то они все бы либо покончили  самоубийством, либо сошли бы с ума. Потому что, несмотря на лютую вражду, политические разные взгляды, разное отношение к Николаю Второму, к монархии, к чему угодно – это были люди, воспитанные все таки в одной русской культуре, в дворянской культуре, так и ли иначе, с одинаковым или почти одинаковым уровнем образования.

Они бы не могли и предположить, что то, что произошло в конце февраля 1917 года, на протяжении 20-ти лет приведет у гибели десятков миллионов людей, к уничтожению всего культурного слоя, к разрушению памятников культуры. И, конечно, никто в общем не могли представить.

         В этом, может быть как раз и заключался подвиг мужества первых добровольцев, которые ехали на Дон и сражались с большевиками в Петрограде и Москве, потому что они чувствовали интуитивно. Абсолютно точно муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон, который и там в эмиграции был завербован органами НКВД, но тогда-то он был абсолютно искренний, да, человек, он писал о том что: «да мы интуитивно чувствовали!». Интуитивно чувствовали, что на Россию надвигается что-то страшное, что-то жуткое, и этому страшному нужно противостоять. Не потому, что есть какая-то там политическая программа, какие-то установки, изучать какое-то правительство или какую-то партию. Нет. Нужно противостоять только потому, что с этим жить нельзя. 

И вот здесь недаром генерал-лейтенант Сергей Леонидович Марков пишет (в эти же дни) в начале 1917 года прекрасные слова: «легко быть смелым и честным, зная, что лучше смерть, чем жизнь в униженной и оплёванной России». Вот эти слова, которые прочитала только небольшая группа соратников Маркова, они могут быть эпитафией на братской могиле участников Белого движения. И сразу становится ясно за что белые воевали. Потому что, действительно, легче было быть убитым, чем видеть то, что на протяжении последующих 20 вот этих последующих лет будут творить и делать. Смерть покажется лучшим выходом из создавшейся ситуации, или, по крайней мере, смерть с оружием в руках..

И вот здесь Ильин, Иван Александрович это слова Маркова трактовал так: Белое движение – это движение за защиту личной национальной чести, порядочный человек не может примириться с тем, что происходит, и, соответственно, Родина, воспринимается как женщина, которая подвергается поруганию.

Мириться с этим порядочному человеку, честному, ни в коем случае нельзя.

Дальше Ильин продолжает свою мысль. Возникает самое главное Белая борьба-это не просто борьба за защиту человеческого достоинства, а за защиту Христа в человеке, ибо, на самом деле, тут и возникает, что каждый человек – создан по образу и подобию Божьему. Когда одни люди других людей пугают, уничтожают, унижают, подвергают вот этому страшному совершенно растлению, разрушению, здесь конечно, поругание Христа и образа его.

Думали об этом первые добровольцы, не думали – скорее всего нет, это было наверное интуитивно, ощущалось это уже только в 1920-е гг. в эмиграции.

Итак, говорим о ПЕРВОМ ПЕРИОДЕ Гражданской войны, я как раз думаю, что мы сегодня о первом периоде и поговорим. Перерыв будем делать?

           Аудитория отказывается от перерыва.

Итак первый период, это 25 октября 1917 года – условно говоря, 25 мая 1918 года. Октябрь 1917 – май 1918. Ленин, выступая в марте 1918 года на 4-м Чрезвычайном съезде Советов, который обсуждал вопрос о Брестском мире, заключенном большевиками с немцами (означавший, в общем-то, формальный конец участия России в Великой войне), он произнес такую фразу (которая очень важна для понимания тех событий, которые происходили во власти): «Россия завоёвана большевиками».

Вот это не я придумал, и не участники антисоветской пропаганды, это действительно ленинские слова. И, вот этот первый период, первые 4-6 месяцев существования большевистской власти – это действительно был процесс ЗАВОЕВАНИЯ России ленинской партией, о чем можно было бы оворить отдельно. Примерно до конца 1917 года советская власть… Опять таки тоже, подмена, очень важная! Большевики называли свою власть советской, однако уже в начале 1918 года они сделали все, чтобы в советах начали доминировать только представители ИХ партии. А к июню 1918 года в советах остались вообще только одни большевики. Даже левореволюционные партии (левые эсеры, анархисты, меньшевики) – они были из советов исключены, и их присутствие было запрещено – как партий, поддерживающих контрреволюцию, в той или иной степени.

Это, конечно, была ленинская демагогия. Советы превратились в ширму, которая прикрывала подлинную власть партии, а потом её правящего бюрократического аппарата 1917 года, и так в общем-то осталась вплоть до конца периода существования советского государства, ставшего в 1922 году Союзом советских социалистических республик.

Большевики брали власть, создавая при советах так называемые революционные комитеты (ревкомы). Они были созданы в каждом губернском и уездном городе, и объявляли себя единственными носителями исполнительной и законодательной местной власти. Опирались они в основном на отряды Красной гвардии, которые были очень разными по своему составу, по численности, по боеспособности и тыловые гарнизоны Русский армии.

Большевики обещали два вот этих главных таких «червячка», на которых они поймали бОльшую часть русского народа: это мир и землю. Большевики сразу 26 октября 1917 года проводят Всероссийский съезд советов, который провозглашает два декрета: Декрет о мире и Декрет о земле, в соответствии с которыми большевики объявляют, что войну мы прекращаем, из войны мы выходим, и мы разрешаем делить поровну помещичью землю там, где эта земля ещё существует.

И, вот, на эти ближайшие 4-5 месяцев они себе обеспечили если не поддержку, то нейтралитет, по крайней мере, большинства крестьянства. Это была, конечно, уловка, потому что ни мира ни земли большевики, конечно, не дали. А миф о помещичьей земли – это был миф, еще существовавший с конца ХIХ века. Казалось, что если помещик имеет 2000 гектаров, а крестьянин рядом имеет 5 гектаров – то это несправедливость. Если эти 2000 гектаров«распилить» на самом деле на всех, то «как бы» будет хорошо. Но просто только оказалось что помещик один был, а «всех» много. И, когда в центральных губерниях начали крупные помещичьи владения разрушать, оказалось что это все, так, условно говоря, «распилили» то оказалось, что в целом и среднем, земельные наделы в крестьянских обществах увеличились на одну душу где-то на пол-гектара. То есть, игра вообще свеч не стоила никаких, потому что претендентов оказалось слишком много.

Это все равно как если бы отец Александр отдал бы машину на растерзание: там кто-то колесо себе взял, крышу, винтик (а машины бы уже не было, все – её ж потом, главное, обратно было не собрать), точно таким же образом был нанесен колоссальный удар по промышленному производству, сельскохозяйственному производству, товарному производству (хлеба), что дошло только многие десятилетия, конечно, спустя.. Вот эти пол-десятины, пол-гектара помещичьей земли, на которые русский народ купился, и были главной приманкой русской революции.

Действительно, возникла коллизия. Любая нормальная власть, которая приходила после большевиков, во-первых, требовала бы ответственности, за то, что вы сделали, а во-вторых, давайте несите обратно, и потом поставал вопрос с законными владельцами этой собственности, как вот их интересы согласовать с интересами крестьянских обществ, которые этим самым грабежом и занимались. А грабеж то был. Понимаете, если бы воровали только землю-это еще полбеды.

Громили же усадьбы, жгли старинные картины, рвали библиотеки- вот усадьба Пушкина в Михайловском, усадьба Тургенева. Причём, ладно, можно сказать, крестьянство мстило за два века крепостного права периода Империи. Я бы ещё наверное как-то слегка бы с этим согласился. Громили же усадьбы не только тех помещиков, кто плохо со своими крестьянами обращались. Но и тех, которые обращались хорошо!

Как, например, Чичерина. Когда Бориса Чичерина в 1904 году хоронили, за его гробом шло четыре деревни, прошло 13 лет, этот гроб вытащили из земли, выбросили мртвого на помойку, а в гробу крестьяне эти плавали по озеру. Причем фамилия  Чичериных – это была одна из немногих дворянских фамилий, которые уж столько делали для своей округи, сколько они всяких школ, гальванических обществ основали, сколько заботились о своих посевах, как настоящие дворяне, недаром же за ним шло четыре деревни. То здесь – откручивали дверные ручки, падрон, испражнялись в итальянские кувшины 18 века. И тут как раз проблема не в том, что земля, это было столкновение двух культур, которые сосуществовали в императорской России и солидарного такого взаимопроникновения не произошло. Но во всяком случае, это варварство, такое вот настоящее народное варварство, которое оказало Ленину очень большую подмогу.

На фото: Борис Николаевич Чичерин

 

Я думаю, что у Ленина был ещё один, очень важный расчёт, понимаете, все большевики, ну, как минимум, лидеры большевистской партии, они имели гимназическое, некоторые даже незаконченное высшее образование, все учили в гимназиях историю Французской революции. Очень популярный был предмет в свое время

Чем закончилась Французская революция – тем, что в марте 1793 года в Вандее в колокол ударили, и всех революционеров крестьяне стали поднимать на вилы, стали кричать: «за Бога, за короля!».

И Ленин прекрасно знал, что крестьянство со временем станет злейшим врагом большевиков, но крестьянам будут нужны полевые командиры. В той же Ванде дворяне, которые там запрятались Бог знает где, их вытаскивали и говорили под пистолетом: пойдешь нами командовать, мы тебе почести будем оказывать, а не пойдешь – извиняй, мил человек. Но во всяком случае, вандейскими отрядами, с которыми Конвент так и не справился, командовали дворянские полевые командиры. Большевики эту историю прекрасно знали.

Значит, что нужно было сделать – нужно было сделать так, чтобы в русской деревне не осталось дворян, которые в определенный момент могли бы возглавить вот эти крестьянские мятежи, бунты, и руками самих крестьян с ними на первом этапе революции расправиться. Это и произошло.

Потом, мне кажется что тут вот этот момент – вытеснить из деревни культурный слой, который мог возглавить крестьянское сопротивление, руководить – он был весьма и весьма важным.

Из 100 крупнейших губернских и уездных городов, где власть большевиками была захвачена в ноябре-декабре 1917 года, сопротивление было оказано в 20-ти – это Москва, это Иркутск (по моему, единственный город где вообще большевики сразу не смогли захватить власть, путем там только сложных переговоров, юнкера ожесточенное сопротивление, их поддержал ещё штаб округа), Калуга, Ржев, Брянск, безусловно, все города области казачьих войск – там вообще не произошло никакого октябрьского переворота, я имею в виду Дон и Кубань, но, в общем-то, из 100 только пятая часть, в остальных городах большевики взяли власть мирным путём.

А где возникло сопротивление – это были естественно города, где были военные училища, или школы прапорщиков, города, где были штабы военных округов внутренних, где существовал внутренний аппарат, где было много офицеров, внутренних структур, и ещё города, где был силён достаточно земский элемент, то есть торгово-промышленный класс, купечество.

Там где это все совпадало – возникали контрреволюционные противостоящие большевикам силы, там возникало сопротивление. А там где ударной силы, условно говоря, контрреволюции, не было, то есть те силы, которые в руках город могли держать- там, собственно говоря, и большевики брали власть без боя. Ну, понятно, юнкеров военных училищ на всю Россию не могло хватить.

В ноябре 1917 года возникают два первых таких центра сопротивления большевикам. Один – отдалённый, в азиатской России, в Оренбурге. Полковник, Александр Ильич Дутов, кадровый офицер первого оренбургского казачьего полка, он в общем-то, оказывается, как атаман оренбургского казачьего войска, на территории Оренбургской области признавать власть Совета народных комиссаров и с этого момента он вступает в борьбу с большевиками, которую будет вести вплоть до февраля 1921 года, пока он не будет убит агентом ЧК, уже за границей, после отступления за пределы России.

Причем, где-то в январе 1918 года Дутову приходится покинуть со своим отрядом Оренбург и уйти в оренбургские степи, ожидая благоприятного момента для широкого возобновления борьбы. Но, вот этот период оренбургский был, конечно, периферийным совершенно, и Дутов остался одним таким героем-одиночкой, если бы не было Восточного фронта Гражданской войны, предпосылки к созданию которого стали проявляться вот весной 1918 года.

Вторым центром, главным, ну вернее даже будет сказать – это был первый европейский – всем нам хорошо известен. И датой начала Белого движения считается 2 (15 по современному новому стилю) ноября 1917 года.

В этот день на очень небольшой, но пока еще чистенький, не загаженый не заплёванный вокзал города Новочеркасска прибыл поезд. На платформу этого поезда из 3-го вагона вышло несколько человек (7 или 8), один из них был выглядел как вообще такой сморщенный гриб, такой, знаете, в шляпе обвисшей, одетый в гороховое совершенно нелепое пальто, щека у него была повязана платком, и было непонятно, то ли зубы у этого человека болят, то ли он скрывает свое лицо от окружающих. Но, 7 человек, которые выстроились перед вагоном – они вытянулись перед ним, и стало понятно, что все эти 7 человек – офицеры, судя по их осанке и выправке.

Этим человеком в нелепой такой шляпе грибной, гороховом пальто, в пенсне с очень такими мудрыми усталыми глазами был последний начальник штаба Верховного главнокомандующего Русской армии, генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, самый крупный стратег России в годы Первой мировой войны, человек, который в 1915 году спас Русскую армию от разгрома от позорного и унизительного мира, который должен был закончиться революционным взрывом. Ибо в июле-августе 1915 года Алексеев не потеряв ни одной армии, не имея боеприпасов практически, артиллерийских снарядов вывел 8 армий из германских клещей и не дал немцам ликвидировать Восточный фронт и вывести Россию из войны в 1915 году, к чему они так настойчиво стремились.

Вот эта и роль Михаила Васильевича в Первую мировую войну, и вообще, его служба, но самое главное, его личные религиозные качества, потому что мало среди людей Белого движения было людей действительно горячо и искренне верующих.

Алексеев, судя по воспоминаниям протопресвитера Русской армии отца Георгия, он был таким человеком. И, ну, я лишен возможности долго рассказывать о его личности, потому что существует такой православный, правильный, или псевдоправославный миф его пагубной роли в событиях, связанных с отречением Николая Второго от престола. Это действительно миф.

Когда-нибудь я может напишу целую книгу, у меня есть, так сказать, такой замысел: «Ставка, Алексеев и отречение», во всяком случае меня только попросили такую брошюру для православных написать, ибо вот эти сказки, ложь, которая на эту тему распространяется людьми совершенно невежественными, выводит даже умных, не историков, но просто людей умных, верующих из себя. Я могу только сказать, что на радио Град Петров, опять таки, благодаря отцу Александру, мы написали двадцать программ вместе с Марией Николаевной Лобановой, и Вы можете этот диск приобрести. Там вопросы, связанные с позицией Алексеева при отречении, вопросы жизни в среде Добровольческой армии освещены.

Я только хочу сказать, что это человек, который олицетворял собой народную, лучшую часть России. Ведь он же сын солдата, выслужившегося в офицеры, крепостного крестьянина. Человек, который был произведен в офицерский чин в 1878 году в очень  сложной и горькой тяжелой для себя материальной ситуации. Сам описал в записках своих: «горек и тяжел был этот день моего производства в прапорщики», в первый офицерский чин в Русской армии.

То есть это тот человек, который прошел все ступеньки вот этой лестницы. Он никогда не имел ни поместий, ни фабрик, ни заводов, ни крепостных, это человек, у которого была его Россия, его армия, которую он любил, которой он служил, и для него пребывание, слепое равнодушие, безмолвствие или безучастие к судьбе своей собственной Родины было невыносимо.

Он приехал на Дон будучи уже смертельно больным человеком, у него была жуткая булимия (болезнь почек) которая прогрессировала, прогрессировала, и, в конце концов, он и года не проживёт, после той даты, о которой я говорил. Он скончается 8 октября 1918 года  в Екатеринодаре, получив тяжелое воспаление легких.

Но, посмотрим, он был, в общем-то, как говорят, «не жилец» в ноябре 1917 года. Приехал он на Дон, чтобы создать, отдать свои силы, остаток своей жизни последнему делу – созданию Добровольческой армии, которая должна была выступить за освобождение России от большевиков. Алексеев рассчитывал так: в России примерно 275 тысяч офицеров, ну если к нам придет 50 тысяч офицеров, да еще хотя бы 100 тысяч солдат, то мы наберем из добровольцев, мы создадим какое-то подобие Второго ополчения  (ополчения времен первой Смуты), с такой массой мы дойдем до Москвы, и такой силе никто ничего не сможет противопоставить, и в Москве мы будем через месяц-через два. А кроме того нам ещё помогут наши союзники, и тогда мы продолжим исполнять свой союзнический долг.

Мы не должны забывать, что война-то Первая мировая продолжалась. Россия оказалась предателем по сути, в общем-то, в этой войне. Ведь большевики уже объявили на весь мир о том, что они заключают перемирие с Германией. И понятно, что ни Англия, ни Франция, ни Сербия, ни Америка не признали Совет народных комиссаров, провозглашённый бандой каких-то авантюристов. Более того, по данным французской контрразведки, состоявших в довольно тесной связи с немецким генеральным штабом, получавшей крупные финансовые суммы, в период подготовки к захвату власти (от противника), понятно, что это правительство никто не мог всерьез воспринимать. Но, другого-то, в России, по большому счету, (еще и уже) не было.

И, для Алексеева еще имел такой мотив, ему как старому русскому солдату было невыносимо больно видеть вот этот конец Русской армии. Казалось бы. Черчилль Уинстон писал в мемуарах, что судьба была так несправедлива к России, её государственный корабль пошел ко дну, когда победный берег был уже близок…

Вот, мы были уже на расстоянии вытянутой руки от победы.

Это касалось не только того, что Константинополь, проливы Босфор и Дарданеллы к нам бы перешли, но просто вот кровь двух миллионов русских солдат, пролитых на полях сражений, и ту роль, которую наша армия сыграла в 1914-1915 годах, особенно в первый тяжелый критический год войны, все это должно было как-то воздасться, а в результате вот Вам Совнарком и собственная солдатня поднимает своих офицеров на штыки.

Алексеев с этим не мог смириться. И вот, с этого момента уже партиями, группами в Новочеркасск начали приезжать из Москвы, из Петрограда, из губернских и уездных городов люди, которые записываются в так называемую Алексеевскую организацию. Она растет медленно, к концу декабря достигает численности 1800 штыков, но она постепенно разрастается, уже появляются, развертываются первые воинские подразделения, юнкерский батальон. Позднее, зимой, в январе 1918 года из Киева доберется туда до Новочеркасска почти в полном составе Корниловский ударный полк во главе с полковником Неженцевым, но все равно силы этой организации будут ещё очень и очень слабыми, никаких 50-ти тысяч офицеров к Алексееву не придет..

Один из участников Донского правительства, такой Митрофан Богаевский, он писал: «с грустью я смотрел на этого бедного старика, у которого горел неудержимый патриотический порыв. Когда-то это был человек, через руки которого проходили десятки миллионов рублей, одним росчерком пера он передвигал миллионные армии и фронты на карте, а теперь он бегал по Новочеркасску просил, чтобы достать килограмм чая для своих добровольцев, достать несколько кроватей или собрать какие-то жалкие суммы на Добровольческую армию».

Действительно, купечество практически не раскошелилось на защиту, на содержание своих собственных защитников. Кто-то из участников Белой борьбы сказал, что, знаете, было очень много «Пожарских», но оказалось, что очень мало «Мининых» , вот этого гражданского чувства не было.

В результате ростовское купечество пожертвовало на Добровольческую армию около 4000 рублей, и Алексеев эти деньги (хотя, это было унизительно, кто-то давал там  сотенную бумажку, кто-то двухсотрублёвую, кто-то пятьсот рублей), это человек, через которого проходил огромный военный бюджет Российской империи, но он ни от чего не отказывался, он брал каждую копейку, как бы унизительной эта копейка не была, потому что в той ситуации и это было благо.

 И с этой казной он проделал в коляске весь тяжелый Ледяной поход.

Уже в начале декабря 1917 года по просьбе атамана Войска донского генерала от кавалерии Алексея Максимовича Каледина, героя тоже Великой войны, добровольцы приняли участие в первых боях под Ростовом, разоружая отряды Красной гвардии. В конце декабря (в 20-х числах, или в середине декабря) на Дон приехали бежавшие из Быхова Лавр Георгиевич Корнилов, Сергей Леонидович Марков, Антон Иванович Деникин.

Отношения между Алексеевым и Корниловым были очень сложные, вплоть до полного их разрыва. Эти два, в общем-то незаурядных человека нее только не общались друг с другом, они просто переписывались, писали друг другу письма, находясь на разных этажах одной гостиницы.

Связано это было с тем, что Корнилов не мог простить, что Алексеев от имени Керенского тогда произвел его арест  31 августа-1 сентября , после так называемого Корниловского мятежа. Но на самом деле Алексеев-то не арестовывал Корнилова, а спасал его, потому что если бы Корнилов, и его офицеры остались бы предоставлены своей собственной судьбе на Юго-Западном фронте – их бы просто разорвали в куски.

А так, Алексеев убедился , что Корнилов в безопасности, под охраной верного конвоя, и тут же сложил с себя звание Верховного главнокомандующего, отказавшись служить Керенскому.

Но Корнилов, как человек очень импульсивный, горячий, порывистый, он Алексееву не простил этого поступка так вплоть до своей собственной гибели.        

Конечно, если сравнивать две вот этих фигуры, понятно, что Михаил Васильевич, не будучи харизматической личностью, это конечно не поручик Бонапарт, который может вести за собой офицерские роты Или части, но это действительно, ум большой, государственного значения. Лавр Георгиевич это хороший командир полка. Искренне храбрый честный патриот который мог командовать полком, дивизией, но никак не выше.

Алексеев понимал, что для возглавления вот этих добровольцев нужен яркий харизматический лидер. Несмотря на такое сложное отношение с Корниловым он отдаёт  на Рождество 1917 года, 25 декабря по старому стилю, [оглашается] секретный приказ. Организация алексеевская переименовывается в Добровольческую армию, Корнилов вступает в командование, а Алексееву остаются все финансы, внешняя политика, внешние сношения, общеполитическое руководство. Хотя, в общем-то, никакой должности он так и не занимает.

Когда Корнилов погибнет под Екатеринодаром, станет вопрос от том, кому вступать в должность, Алексеев напишет приказ: вступить в должность командования Добровольческой армией генерал-лейтенанту Деникину, когда он спросит, как же подписать этот приказ, Деникин ему скажет, подпишите просто: «генерал Алексеев», армия узнает, кто это. Вот, то есть, без каких-либо указаний должностей.

Потом уже, незадолго, за несколько месяцев до своей смерти, когда Кубань будет очищена от большевиков, Алексеев примет должность Верховного руководителя Добровольческой армии. Но, никаких должностей и постов, я подчеркиваю, сам он для себя искать не будет.

К сожалению, ставка Алексеева и Корнилова на то, что донское казачество станет надёжным оперативным тылом Добровольческой армии, что донцы дадут силы на борьбу с большевиками, что они выступят хотя бы на защиту своей собственной области – они пошли прахом.

Ленин и Троцкий прекрасно понимали, какую опасность представляет эта донская «Вандея», и поэтому с самого начала они отправляют значительные силы красногвардейцев, а также солдат запасных полков, которые, в первую очередь, с Кавказского фронта после демобилизации вернулись, отправляют их на Дон, для того чтобы задавить там всю контрреволюцию, понимая, насколько ЭТО может быть опасным.

Кандидат исторических наук К.М. Александров