Автор: С.Х.Карпенков
Дата: 2015-06-19 00:28

Из многих архивных источников известно: во время раскулачивания подверглись репрессии не только зажиточные, крепкие крестьяне, которые всей душой, всем сердцем любили свою кормилицу-землю и лучше других умели пахать и сеять, и которые хорошо знали, как выращивать хлеб, но и множество других крестьян – трудолюбивых, добросовестных сельских тружеников, вовсе не богатых, но не угодивших партийным приспешникам. В беспощадную репрессивную мясорубку попадали и сами партийные активисты, и так называемые советские работники, и подавляющее большинство тех и других вышло из народа – происходило из крестьян и вырастало в деревне. Об этом сейчас знают многие. Но всё же более глубокими знаниями трагических событий того страшного времени владеют профессионалы-историки, изучающие досконально архивные материалы. Рано или поздно тайное становится явным, как бы оно не было тщательно спрятано под грифом секретности в специальных хранилищах и в несгораемых, железных сейфах за семью печатями. И это хорошо знал профессор Иван Савельевич не только, когда работал с рассекреченными архивами, но и гораздо раньше, в своей юности, когда учился на историческом факультете МГУ. Он пытался без всяких предубеждений и предрассудков, изучая в деталях документальный материал и события давно минувших дней, познать тайну исторического бытия русского и братских народов. Обо всём познанном он с большим увлечением рассказывал своим студентам на лекциях в университете. Ему интересно было поговорить и поделится своими историческими находками со своим другом Сергеем Корнеевичем, поскольку их взгляды на отечественную и мировую историю во многом совпадали. И в этот раз они решили продолжить начатую ранее беседу о раскулачивании, которое после октябрьского переворота и граж-данской братоубийственной войны было продолжением варварского разрушения деревни и бандитского разорения крестьян, своими мозолистыми руками добывавшими хлеб, но оставшихся без хлеба, а некоторые из них лишились не только собственного хлеба, оказавшись на грани голодной смерти, не только своей земли и крова, но и свободы и даже жизни. 

– Репрессивное колесо раскулачивания, раскрученное с бешеной быстротой партийными вожаками и их верными служаками, прокатилось по всей необъятной российской равнине, включая самые отдалённые, глухие места. Как же этот насильственный процесс гигантских масштабов осуществлялся большевицкими вооружёнными наёмниками в каждой деревне и в каждом селе? – задал свой первый вопрос Сергей Корнеевич.  
– Такое крупномасштабное разрушение деревни замышлялось и тщательно планировалось самыми главными партийными вожаками, через трупы пролезшими на самую высокую вершину власти и восседавшими на престоле в Кремле. Одержав победу над народом путём кровавого террора и освободившись от стыда и совести, они и знать не хотели, как жили крестьяне в деревнях и селах на бескрайних российских просторах и как, обливаясь потом, пахали, сеяли, жали и косили, чтобы добыть хлеб насущный, которого едва хватало им до нового урожая. Поэтому все партийные распоряжения и указания, спускаемые сверху, без знаний жизни на земле были не только безрассудными, но и безумными, бесчеловечными и жестокими. И об этом красноречиво свидетельствует всего лишь одно из многих преступных, карательных распоряжений: в самом начале раскулачивания большевицкая верхушка предписала главному политическому управлению направить в концлагеря 60 тысяч и выселить 150 тысяч «кулаков». Планировалось высылать раскулаченных крестьян в отдалённые, совсем необжитые и мало обжитые места: в Северный край – 70 тысяч семей, в Сибирь – 50 тысяч, на Урал – 20–25 тысяч и в Казахстан – 20–25 тысяч семей. В первые же дни бан-дитского нашествия на крестьян все эти варварские, карательные планы, спу-щенные сверху большевицкими вожаками, были не только выполнены, но и перевыполнены, и о таких головокружительных «успехах» сразу же докладывалось по партийной вертикали на самую вершину властной пирамиды, где и знать не хотели, что за всей этой скорбной статистикой и сухими цифрами скрывается трудно вообразимая трагедия и бесконечное горе, муки и страдания каждой семьи, которыми переполнялась от края до края вся российская земля. Об этом рукотворном горе, о невыносимых муках, страданиях и несчастье людском не хотели знать не только партийные вершители судеб народных, прочно обосновавшихся за кремлёвской стеной, но вся партийная камарилья снизу доверху, которой было дано право применять «все необходимые меры борьбы с кулачеством вплоть до расстрела». И такими властными полномочиями, по сути узаконенным беззаконием, наделялась вся громадная партийная пирамида чиновников разных рангов, званий и мастей, но пользовались ими прежде всего партийцы самого низкого звена, объединённые в репрессивные тройки: секретарь райкома, председатель райисполкома и служака-чекист. А чаще всего подобные карательные тройки местного покроя состояли из председателя сельсовета, засланного председателя колхоза и служаки из района. Все они, как правило, были вооружены: первые два – наганами, спрятанными под замусоленными, грязными кожанками, купленными заграницей за награбленный хлеб, а человек в форме для устрашения и запугивания носил винтовку. Иногда таким вооружённым карателям удавалось привлечь на свою сторону и заманить в свою компанию кого-нибудь из местных активистов-крестьян, продавшего душу дьяволу зависти и побежденного пьянством и ленью. В некоторых районах к ним подключались молодые, плюгавые партийцы – комсомольцы нижнего звена, готовые совершать ради славы безумные «подвиги» вместе со своими старшими собратьями с красным билетом в кармане, а по сути совершать преступления против мирных безоружных крестьян-тружеников под лукавым лозунгом непримиримой борьбы с «врагами народа» за советскую власть.
– Неужели все большевицкие вожаки, партийцы, служаки и комсомольцы были настолько бессердечными, настолько жестокими и бесчеловечными, чтобы, вооружившись «единственно верной теорией» и взяв в руки огнестрельное оружие, пойти против своих же кормильцев – честных и добросовестных тружеников-крестьян? – спросил Сергей Корнеевич.
– Среди партийных вожаков, служак и комсомольцев были разные люди. Одни из них, продавшие душу дьяволу, искренне верили слову, напечатанному в «Правде», но не тому Слову, которое было в начале и призывало и призывает любить друг друга, а не убивать. По своей наивности они верили в то, что чужими руками можно построить безбожный рай на земле, стоить только беспрекословно исполнять всё то, что им велено сверху, а не следовать заповедям Божьим. Другие же партийцы, метившие в Наполеоны, оказавшись в плену властолюбия и корыстолюбия, готовы были сделать всё, чтобы, арестовывая и даже убивая безвинных людей, продвигаться по партийной лестнице, и для них главным было вовсе не подчинение доброй воле Бога и не исполнение заповедей Божьих, а совсем другое – подчинение злой воле захвативших власть партийцев, которые любыми средствами, мыслимыми и немыслимыми, стремились разделять и властвовать. Эти партийцы, свободные от стыда и совести, и знать не хотели, что их окровавленная карьерная лестница вовсе не возвышает человека, а, наоборот, опускает его на самое дно человеческого бытия, где балом правит не разум и не совесть, а ненасытный демон власти, стремящийся одержать над всеми победу везде и всюду. Им не ведомо было и то, что не эта грязная, кровавая карьера и не власть над народом, как бы она была никем и ничем не ограниченной, а духовная лествица, ведущая к небу, поднимает человека до истинных высот. Откуда им знать и ведать эту простую, сермяжную истину, которую знал и ведал каждый благочестивый крестьянин, ведь они академий не кончали, и об этом с гордостью заявляли с высокой партийной трибуны. И едва научившись читать по слогам, они оказались у горнила власти, где подлинное образование вместе с духовно-нравственным воспитанием не воспринималось за истинную ценность, да и оно совсем не нужно было, чтобы безумные идеи их партийных вожаков приняв на веру, претворять в жизнь без страха и сомнений сначала в отдельно взятой стране, а потом и во всём мире.
– Сейчас многим известно, что в кровавую мясорубку раскулачивания попадали не только те добросовестные сельские труженики, которые своими руками построили ветряную мельницу либо за свои заработанные и накопленные деньги купили конную косилку или ручную веялку, но и многие те, кто просто не приглянулся местным партийцам, одурманенным властью и поверженным дьяволом властолюбия. Иногда местные партийные безумцы приступали к раскулачиванию самовольно, без каких-либо предписаний и указаний, спущенных сверху. Действовали безрассудно и нагло: если дом хороший – будем раскулачивать. Выгоняли на улицу в морозную стужу на снег всех подряд: и хозяина дома, и всю его семью, включая больных стариков, старух и малолетних детей, – с которых по-наглому снимали всё, даже рваную одежду и поношенную обувь. Выносили из дома всё, что можно унести и увезти со двора. Душераздирающие вопли и горькие слёзы беззащитных женщин, детские рыдания со слезами, призывы хозяина опомнится – всё это не удерживало и не останавливало бесцеремонных, наглых грабителей, периодически щёлкавших для устрашения и запугивания затвором винтовки. С такого бандитского грабёжа среди ясного дня начиналось массовое раскулачивание крестьян и сплошная коллективизация на всей российской земле.

– Подобного варварского грабежа в некоторых районах не избежали середняки и даже бедняки. Выгоняли всех подряд из родного дома, отнимали скот и имущество даже у тех, кто никогда не был богат, но продавал, например, на базаре сплетённые своими руками лапти либо связанные несколько пар рукавиц и делал это не для того, чтобы нажиться и разбогатеть, а чтобы хоть как-то выжить и спасти свою многодетную семью от голодной смерти. Иногда доведённые до крайнего отчаяния крестьяне после умопомрачительных бандитских набегов и грабежей кончали жизнь самоубийством. Очень часто дело доходило до абсурда: подвергались ограблению оголтелыми тройками и те многодетные крестьянские семьи, которые имели в своём вовсе небогатом хозяйстве только по одной лошади и по одной корове и не числились в черных списках лишенцев, то есть не были лишены избирательных прав и не пользовались наёмным трудом, а обходи-лись своими силами.  
– Интересно знать, – после небольшой паузы продолжил Сергей Корнеевич, – какие ещё нечистые силы привлекались к разорению деревни и ограблению крестьян? Ведь к тому времени в борьбу за дело революции повсеместно включились молодёжные организации подрастающих партийцев – комсомольцев, кровавый «героизм» некоторых из них уже проявился в братоубийственной гражданской войне и в продовольственных вооружённых отрядах. По-видимому, они не остались в стороне от варварского нашествия на мирную деревню, завещанного «вождём мирового пролетариата»?
– В карательных операциях нередко дело доходило до умопомрачения, когда в арестах крестьян без суда и следствия и их наглом грабеже принимали активное участие комсомольцы. Известны случаи, когда оголтелые, местные комсомольцы-добровольцы, овеянные большевицким дурманом, вместе со старшими партийными братьями-вожаками раскулачивали вовсе не кулацкие и не середняцкие, а батрацкие хозяйства лишь за то, что дочери бедняков выходили замуж за «кулацких» сыновей. Иногда комсомольские безумцы готовы были идти на любую жестокость, вынося на своих шумных сборищах безумные решения об убийстве «кулаков». Так, на одном из таких сборищ рьяных активистов-добровольцев, нечеловекоподобных особей, было принято безумное решение без суда и следствия расстрелять 30 «кулаков». Спрашивается, кто этим плюгавым комсомольцем давал полномочия и право выносить такое умопомрачительное, преступное решение? Этот наглядный пример показывает, как страшный недуг властолюбия и тщеславия беспощадно поражает людей, особенно когда они молоды и готовы на любой «подвиг», даже кровавый, и совершить любые злодеяния, которые иначе как преступления не назовешь. По своей молодости и наивности они не понимали, что никакое преступление нельзя оправдать лукавой борьбой за дело революции, за советскую власть. Нередки были случаи, когда якобы агитация комсомольцев превращалась в оскорбления и в открытую угрозу раскулачивания и расправы, чтобы таким насильственным способом загнать сопротивляющихся крестьян в колхозы, игнорируя большевицкую установку, согласно которой вступление в колхоз считалось добровольным. И обо всех этих вопиющих безобразиях стало известно самым высоким партийным и комсомольским вожакам, которые вынуждены были открыто признать истинный «героизм» своих подопечных, публично заявляя о том, что «были случаи, когда комсомольцы отбирали сапоги, шапку у кулака, выходили на улицу, одевали всё это и чувствовали себя на высоте положения … были случаи мародёрства ...».
– Ужасное репрессивное колесо, приводимое в действие и махровыми партийцами, и наглыми комсомольцами, прокатившись по всей необъятной российской земле, достигло края света – остров Сахалин, где местные партийцы пошли дальше всех – за горизонт человеческого сознания, обвиняя крестьян в придуманной ими японофильской деятельности. Несмотря на то, что такое обвинение при расследовании оказалось ложным и незаконным и «обвиняемые» были исключены из списков на выселение, но всё же изъятое у них имущество не было им возвращено. И подобные вопиющие случаи в разных бандитских проявлениях были далеко не единичны на всей российской земле.
– Основываясь на архивных материалах, некоторые современные историки утверждают, что во время раскулачивания и принудительной, сплошной коллективизации развернулась настоящая крестьянская война, объявленная обезумевшими партийными вожаками и их приспешниками.

– С этим утверждением вряд ли можно согласиться, хотя с понятием «война» и связывают трагические последствия – разрушение и гибель безвинных людей. Очевидно, по этим последствиям большевицкое нашествие на крестьян можно было бы сравнить с военным действием. Однако в отличие от войны оно совершалось в мирное время, и война в общепринятом понимании – это борьба между вооружёнными противниками, чаще всего, между государствами. В любой войне, отечественной, гражданской или другой, противоборствующие стороны выступают с оружием в руках. И кто сильнее, кто профессионально владеет оружием, кто более подготовлен и хорошо усвоил науку побеждать, тот и одерживает победу. Кроме того, власть большевиков нельзя считать законной, поскольку она была захвачена в результате октябрьского государственного переворота ценой массового кровопролития и множества жертв. Поэтому наглое нашествие большевицких вожаков и их вооружённых служак на мирных, безоружных крестьян – это вовсе не крестьянская война и не война в широком смысле этого слова, а бандитизм – преступная деятельность: незаконные аресты, убийства и грабежи. И одно из многих убедительных доказательств такого явного бандитизма – признание государством невиновности миллионов крестьян, подвергнутых репрессиям в течение долгих десятилетий, и их полная реабилитация.  
– Под какими бы лозунгами не совершалось бандитское нашествие на крестьян – раскулачивания ли, сплошной ли коллективизации или построения социализма в отдельно взятой стране – оно нисколько не оправдывает безумные преступные действия большевиков, партийцев и служак с винтовкой в руках, которые вылились в страшную трагедию русского и братских народов: массовые аресты без суда и следствия, грабежи, расстрелы и лишения свободы и ссылки миллионов безвинных людей. Проходят годы, десятилетия, и эта прописная истина всё отчётливее и яснее проявляется, и становится всё более очевидным, кто же на самом деле совершал страшные преступления против мирных, безоружных крестьян. А в те лихие, страшные годы подавляющее большинство крестьян даже не пыталось искать правду и защитить себя, оказывая хоть какое-то малейшее сопротивление. Многие из них твёрдо знали, что они, честно добывая хлеб насущный, никому ничего плохого не сделали, никого не обидели и, тем более, не совершали никаких преступлений. Они верили, что произошла печальная ошибка при их внезапном аресте, и, находясь в холодных, сырых подвалах предвари-тельного заключения, надеялись, что после выяснений всех обстоятельств их обязательно не сегодня, так завтра отпустят на свободу, и они вернутся домой в родную семью, но такие радужные надежды, за редким исключением, почти никогда не оправдывались.
– Массовый бандитизм стремительно нарастал и репрессивное колесо становилось всё тяжелее, всё массивнее и с каждым днём набирало всё большие и большие обороты, – продолжил Сергей Корнеевич.
– Это истребляющее, кроваво-красное колесо набрало немыслимо большие обороты. Оно беспощадно давило и подминало под себя тысячи, сотни тысяч, миллионы безвинных людей. Одни из них были полностью раздавлены, а другие лишились семей, родного крова и свободы. Кроваво-красное колесо оказалось настолько массивным и его обороты настолько большими, что первая попытка, предпринятая летом 1931 года якобы остановить его по отмашке сверху, не увенчалась успехом. Вторая отмашка сверху, сделанная в следующем году, тоже не дала каких-либо заметных результатов. Тогда, как и следовало ожидать, примерно через год была предпринята ещё одна попытка якобы остановить массивное репрессивное колесо. С этой целью от имени самых высоких чинов, включая партийную и исполнительную власть, была составлена инструкция о прекращении массовых репрессий в деревне. Эта «архиважное» письмо было разослано всем чиновникам и служакам огромной партийно-бюрократической пирамиды.
– Что же было написано в этом письме?
Иван Савельевич, посмотрев на папку с бумагами, лежавшей на столе, ответил:
– Эту инструкцию я нашёл в архивах. Могу её показать. Я думаю, мне не при-дётся долго её искать.
– Мне это интересно!
Не прошла и минута, как в руках Сергея Корнеевича оказался стандартный лист аккуратно исписанной бумаги. И он начал вслух читать:
– «Совместная инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 года «О прекращении применения массовых выселений и острых форм репрессий в деревне» (направлена «всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры»): Из ряда областей всё ещё продолжают поступать требования о массовом выселении из деревни и применении острых форм репрессии. В ЦК и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне всё ещё продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правления колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все, кому только не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. Не удивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания…  Обстоятельства создают в деревне новую обстановку, дающую возможность прекратить, как правило, применение массовых выселений и острых форм ре-прессий в деревне. Мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников.… Было бы неправильно думать, что наличие новой обстановки означает ликвидацию или хотя бы ослабление классовой борьбы в деревне. Наоборот, классовая борьба в деревне будет неизбежно обостряться.  Инструкция допускает ряд репрессивных мер в индивидуальном порядке и устанавливает на них строгий лимит. Осуждённые кулаки направляются в трудовые посёлки, общее число заключённых ограничивается до 400 тысяч».  Дочитав эту рукописную запись исторического документа до конца, Сергей Корнеевич с недоумением и горечью сказал:  
– С одной стороны, верховные партийные вожаки признавали бесправные действия и разгул местных партийцев разных мастей, как будто эти вопиющие безобразия творились вопреки их воле и без «мудрых» указаний и предписаний сверху. С другой стороны, они призывали, не ослабляя классовой борьбы в деревне, продолжать и в дальнейшем репрессивную практику.
– Двусмысленность этой «архиважной» партийной бумаги, конечно же, не останавливала репрессивную машину, разогнавшуюся с бешеной скоростью, а, наоборот, её ускоряла, так как она ещё больше развязывала руки непосредственным исполнителям репрессий, которые воспринимали всё предписанное сверху по-своему или как им хотелось: для них любой закон, что дышло – куда повернул, туда и вышло. Местные исполнители кровавых репрессий, ощутив силу своей власти, хоть и совсем не большой, но, как им казалось, никем и ничем не ограниченной, вовсе не собирались прекращать бандитское нашествие на деревню с массовыми арестами крестьян без суда и следствия и с последующим лишением их свободы и даже жизни.
– Нам известно, что якобы прекратить беззакония на деревне призывал «отец всех народов» в своей статье, опубликованной в «Правде» ещё до первой пар-тийной отмашки, оформленной в виде официального документа, принятого партийной верхушкой. Неужели «гениальный вождь, который всё мог» увидел грубые ошибки свои и своих сатрапов и хотел их исправить, чтобы приостановить дальнейшее варварское разрушение деревни и разорение крестьян, оказавшихся нищими и на грани голодной смерти?
– На этот вопрос в двух словах не ответишь, и мы об этом поговорим в следующий раз. Время позднее, и нам сегодня пора заканчивать. Завтра нам на работу.
– Согласен! – ответил Сергей Корнеевич. – Мне надо сегодня посмотреть свою лекцию, чтобы быть увереннее перед студентами и завоевать их внимание, что требует немалых усилий и собранности.
Попрощавшись с Иваном Савельевичем, Сергей Корнеевич уехал домой. По дороге его не покидали печальные мысли о той страшной трагедии, которую пережили его родители, придавленные репрессивным колесом, но чудом оставшиеся в живых.

Професссор Карпенков Степан Харланович