Ровесники



Автор: Николай Давиденков
Дата: 2014-04-27 00:59
Николай Давиденков
Газета «Парижский вестник» Париж №93 от 1 апреля 1944 года, с.2-3.


В тридцать лет человек уже определился. Еще не отгремел звонкий оркестр молодости, но реже темп, мягче отбивают такт барабаны и сквозь равномерную песнь труб все чаще слышен протяжный перелив флейты. Это все еще марш, но не парадных мундиров и стройных шеренг – это музыка дальнего похода, когда ноги уже привыкли шагать и нет больше ноющей боли в пояснице, но знаешь: станет полк на привал и свинцовой тяжестью нальется тело, радостно будет упасть, раскинув руки, на прохладную траву и понемногу, одну за другой, расстегивать пуговицы гимнастерки на разгоряченной, влажной, усталой груди…  В тридцать лет человек уже втянулся в жизнь, как ритм дальних странствий и всегда можно сказать, - что из этого вышло.  Дети, которых четверть века тому назад погружали на переполненные ржавые пароходы в Одессе, Севастополе, Новороссийске и Архангельске, несли на руках сквозь леденящий ветер Финского залива по льду, правдами и неправдами переправляли через границы Эстонии, Латвии и Литвы – дети выросли. Сегодня им тридцать лет. Кажется, что пришло время поговорить о них.  

1. РОССИЯ – МЫ ТВОИ
В дни, когда борьбой с беспримерными страданиями страданьями заполнена жизнь целых народов, не следует считаться с размерами перенесенных бед. О нашей беде – о жизни русской молодежи, выросшей на родной земле – пишут теперь во всех газетах и журналах Европы и даже иностранцы, наконец то, начинают понимать нас и ужасаются нашей потерянной молодости. Потерянной молодости русских в изгнании никто еще по-настоящему не понял и не ужаснулся.  Детство этих людей – тревожное и тусклое, среди размеренной и прочной жизни чужого народа, подобное бесконечному выжидательному существованию никуда не едущего путешественника (из «Мертвых Душ» Гоголя), сидящего на сложенных вещах в пыльном номере придорожного трактира – детство это было сплошным экзаменом для родителей и детей на сохранение русской души.  Верность далекой и почти забытой России не обещала ничего, кроме клейма (иначе не назовешь) «чужака», грязного иностранца, всегда и непременно подозрительного человека. Измена России, забвение ее сулили такую же спокойную, прочную жизнь, как жизнь чужого народа.  Экзамен этот огромной массой русской эмиграции выдержан – это первое, что хочется отметить – выдержан блестяще.  Лучше всего нас – «приехавших из России» встретили они – наши ровесники, тридцатилетние. Они просто набрасывались на нас, засыпая вопросами, стараясь всячески доставить нам радость, только потому, что мы были – часть Родины.  Если всмотреться в их лица, когда человек в «фельдграу» с Андреевским крестом на рукаве рассказывает о России – ясно становится, как любят они ее.  Вопросы, которые они нам задают, чужды старых счетов, этих счетов между нами – ровесниками – просто не существует. В беседе с ними никогда не возникает беспокойный вопрос:  
- Так как же все-таки, правы, значит, были белые в гражданской войне, или нет?
Мы слишком хорошо – на своей жизни – убедились в том, что кровь героев Ледяного похода и Волочаевска, Каховки и Перекопа, не принесла нужных результатов. Мы слишком хорошо узнали – кому в действительности выгодно было четырехлетнее братоубийство. Мы узнали, что прав только весь Русский народ, требующий сегодня, так же, как в те далекие годы – справедливости и покоя. Мы узнали, наконец, что этого можно добиться только с оружием в руках; мы взяли это оружие, а русские выросшие под чужим, негостеприимным небом готовы взять его. Вот почему они – сохранившие лишь обрывки скудных воспоминаний о родине (переполненные товарные вагоны, обстрелы и болезни, голод, жестокая война и бездомная кочевая жизнь) – третий год обивают пороги германских учреждений, не устают писать тысячи заявлений с просьбой о зачислении их в Добровольческие отряды, в казачьи полки, просто – в Германскую армию. Что движет ими – живущими мирной тыловой жизнью, в которой вот уже пятый год незаметно войны – что тянет от этой жизни к смертельной опасности боев?  Что приводит русских девушек и женщин на курсы сестер милосердия, как не примечание в объявлении о том, что «возможно использование окончивших курс в госпиталях РОА»? Что заставляет их бросать неотложные дела, ехать на маленькую пригородную станцию, где остановился на отдых батальон добровольцев и проводить там весь день в разговоре с «русскими оттуда»?  Что заставляет их собирать книги и отправлять посылки с подарками для наших солдат?  И когда где-нибудь на побережье, в бетонном бункере, солдаты РОА, распечатывают только что прибывший ящик с книгами, говорят:  
- Это наши, русские прислали…
- слова эти звучат лучшей наградой для тех, кто в сегодняшних, путанных и трудных условиях, нашел способ материализовать свою любовь к Родине. Ибо только такая любовь – действенная – и достойная уважения, только это и есть любовь; сегодня, когда свищут пули, время бесплодных, бестелесных мечтаний, разговоров и дум прошло. Но не только любовь сумели воспитать и сохранить в своих детях первые борцы с большевизмом, принужденные покинуть Родину, - они передали детям и святую ненависть к заклятым врагам русского народа – большевикам. Вот почему грань между молодым зарубежным русским, по-русски воспитанным и нами – врагами большевизма в России, - грань эта стирается мгновенно. Не «эмигранты» и «подсоветские» (оба эти слова давно пора на помойку, как и все ярлыки, если хотим разобраться в истине), а просто – наши русские, свои…  Любовь и ненависть у нас - общие.  Кое-кто из тридцатилетних уже побывал в России – борцом на фронте, переводчиком, или шофером и привез оттуда, вместе с горстью русской земли непоколебимую веру в свой народ, в скорую и неминуемую гибель большевизма, в конец второго смутного времени на Руси.  Практичные европейцы, воспитанные на демократических (откровенно-шкурнических) традициях сурового двадцатилетия, не поймут и осудят их.  
Но мы обязаны понять, что всеми этими поступками руководит то же чувство, которое заставляет солдата смело идти под косой свинцовый дождь, - любовь к Родине и своему народу, непризнание того пути отречения от России по которому пошли немногие слабейшие (речь о них впереди). Здесь, в Париже, на седьмых и восьмых этажах, в маленьких русских мансардах, где живут, сидя на сложенных вещах, тридцатилетние – на книжных полках рядом с классиками XIX века – Мережковский, Куприн, Гиппиус, Гумилев, Ахматова, Бунин, Ревников, Цветаева – все, что запрещалось, изымалось, каралось, все что просто вычеркивало и оставалось неизвестным на нашей Родине. Здесь мы находим стихи Ходасевича (в СССР за хранение книжки его стихов давали самое меньшее – три года) и новые прекрасные произведения Тэффи, о которых мы понятия не имели. Мы с радостным удивлением отмечаем блестящее знание русской литературы и истории наших зарубежных ровесников.  Мы не можем без волнения слушать написанные ими стихи о России, стихи, которые сейчас негде печатать, стихи, которые пролежат еще быть может несколько лет, но рано или поздно, будут прочтены всеми передовыми русскими.  В тесных комнатах русских мансард ведутся по ночам бесконечные и утомительные споры о судьбах далекой, клокочущей в огне войны, страны.  Все споры прекратятся, как только появится возможность бороться за счастье Родины, за освобождение ее от сталинских аут. Опустеют мансарды, спокойно будут спать консьержки, не тревожимые ночными диспутами в русских квартирах.  И тогда наши ровесники станут молодыми как стали молодыми мы, вступив на путь непримиримой – вооруженной борьбы с большевиками. Об этом, - о возвращении молодости, - сказано было в стенах советской тюрьмы, когда, казалось, никаких надежд на было на освобождение из большевистского плена:  

Если я дождусь распада
Мира дерзкого и злого,
Буду молод, если надо,
Потому что – вот вам слово –

Что в мое больное тело
Хлынет юношеский пыл.
Но совсем другое дело,
Если ждать не хватит сил.

Надо, чтобы хватило сил ждать, как хватало их до сих пор. Ждать не сложив руки, а непрерывно готовясь, чтобы не сплоховать в решительную минуту. Это своего рода воинственное ожидание, на которое обречена сейчас русская национальная молодежь за границей, ожидание, которое не размагничивает, но закаляет, не расслабляет но придает силу. Нас, военных, особенно радует то обстоятельство, что главная заслуга в русском воспитании привезенных из России детей принадлежит именно военной прослойке. Почти все без исключения офицеры, солдаты и казаки старой Императорской Армии нисколько не поддаются лживой большевистской пропаганде и готовы в любую минуту взяться за оружие, чтобы завершить – теперь уже со всем русским народом, героическую борьбу, одиноко и гордо начатую ими четверть века назад.  Это они – отцы и матери наших ровесников, - по-русски воспитали их, научили читать и понимать наших классиков, научили нашей истории, передали русскую гордость и русскую славу. Они создавали и организовывали кадетские корпуса, дружины, гимназии, музеи, выставки, издавали книги о русских полках, о победах армии. Они сделали огромное усилие для того, чтобы эстафета русского духа не выпала из слабеющих рук.  И не их вина если этого усилия не хватило на «третье поколение».  Но даже и среди представителей третьего поколения живет и борется здоровое, сильное ядро, готовое повести за собой остальных. Лучшим примером являются такие русские организации в Париже, как Дом и Театр Русской Молодежи. Разве можно сравнить заслугу руководителей этого театра с заслугой обыкновенного режиссера, работающего на своей земле? Заслуга г. Великатова непомерно больше – ее значение в передаче национального духа третьему поколению – артистам и зрителям, собственно уже не иммигрантам, а русским, родившимся на чужбине, никогда не видевшим родной земли.  Недавно меня познакомили с пятилетней девочкой («четвертое поколение»!), которая только этой осенью начинает учить французский язык. Мать сокрушенно качает головой:  
- Вы знаете как трудно уберечь ребенка от французского языка! Это уже, кажется, слишком,. Но даже это «слишком» заставляет ведь почему то сильнее биться наши сердца! И никогда не будет «слишком» большой любовь к России.  Можно с уверенностью сказать, что историческая миссия эмигрантов, - сохранение русского духа и русской культуры на чужбине, - выполнена и эстафета русская находится в надежных руках молодых. Не случайно грозные времена выдвинули на ответственейшие посты руководителей русскими делами во Франции и Бельгии молодых и энергичных людей. Не случайно и то, что нам – вырвавшимся из сталинского плена, - легче всего разговаривать именно с ними – с нашими ровесниками.  Не случайно, наконец, и то что среди них мы почти не встречаем представителей самого опасного и гнусного явления в русской зарубежной жизни: короткой памяти, оправдания большевистских зверств и возвеличения «батюшки Сталина». Это – удел разбитых морально, духовно нищих, отчаявшихся, беспочвенных людей, выронивших из рук эстафету антибольшевистской борьбы, врученную им историей, или никогда не бывших антибольшевиками.  Мы горды нашими соотечественниками, которые могут смело сказать своей далекой Родине  
В сердцах у нас живет к тебе стремленье  
Героев наших чтим святые имена,
С обидным, неподдельным изумленьем
Глядят на нас чужие племена.
Россия мы твои, Тебе не изменили
И будут жить для нас, покуда живы мы
Твои заветы, что так свято сохранили
О русской гордости о русской славе сны. (Н. Красавина)
И даже в тех случаях когда наши ровесники воспитывались оторвано от семьи не могли получить правильного представления о том, что происходит в России, здоровый русский инстинкт подсказывал им правильное решение.
- Я отвергаю большевизм потому, что он отвергает красоту, - сказала русская девушка, не получившая вообще никакого политического воспитания. Для того, чтобы воспитать врагов большевизма, не нужно учить людей политической экономии, сложным взаимодействиям социальных сил. Достаточно просто русское воспитание. Это воспитание было нашим ровесникам дано.  

Николай Давиденков
Газета «Парижский вестник» Париж №94 от 8 апреля 1944 года, с.4-5.


2. ЧЕРНАЯ ДОСКА
Тяжелые времена экзаменуют людей. Не все наши ровесники распрощавшись двадцать пять лет назад с Родиной, остались русскими. Некоторые из них, еще задолго до войны утратили казавшиеся им такими ненужными «»только портящими жизнь») национальные качества, восприняли – хорошо ли, плохо ли – уклад чужого народа и «офранцузились», «онемечились» и т.д. Мы не очень сильно обвиняем их – это естественный результат всякой борьбы, в том числе и борьбы духовной: - побежденные. Их так же трудно обвинять, как трудно обвинять тысячи «советских» молодых людей, ради карьеры, а иногда и просто в силу необходимости, вступавших в коммунистическую партию, как трудно обвинять девушек, выходивших замуж за комиссаров или чекистов, чтобы предотвратить нищую старость родителей, а иногда и для того, чтобы спасти своим любимым самую жизнь; было и такое. Их трудно обвинять еще и потому, что чаще всего в «денационализации» виноваты не дети, а родители.  Война породила новую породу людей, которых вы можете встретить днем, в рабочее время попиваяющми апперетив в кафе, ночью - в переполненных ресторанах, где вином, музыкой негритянской и бесстыдством стараются утихомирить заботу о завтрашнем дне. Нарочито-скучающая гримаса на лице, костюм с иголочки – стиль «зазу» и туго набитый бумажник. Кое кого из русских, особенно из тех, кто не помнит Родины – метнуло и в эту категорию. Как правило они «офранцузились» и с высокомерной иронией относятся ко всему русскому. Они, разумеется, не прочтут этих строк, да не для них и написана эта статья, не для того, чтобы пристыдить их.  Иностранцы признают их своими» до тех пор пока это не касается их интересов. Проклятие «чужака» висит над ними незримо и они сами стараются его не замечать. Пока к их услугам черная биржа и армия прихлебателей и подхалимов – это им удается. Но они и сами знают, как непрочна опора их существования и может быть именно поэтому с таким рвением набрасываются на «сорок четыре удовольствия», которые сулит им Париж.  Люди эти – самые бедные духом, - полагают, что для собственного спокойствия достаточно будет ежедневной прибыли в несколько тысяч франков на черной бирже и подобострастия гарсонов в кафе. Фронт их не касается, стоны раненых и умирающих от голода им просто не слышны.  Но вот как раз спокойствия то у этих людей нет.  Вот почему встречая русского офицера, эти люди мгновенно превращаются в «русских патриотов»:  
- Кто знает, а может этот офицер год спустя будет распоряжаться моей судьбой?
Разгадка проста: они вовсе не офранцузились они просто потеряли лицо. В случае необходимости они готовы «обангличаниться», так же, как готовы были «онемечится», когда германские войска вступали в Париж. Тревога, непрерывно трепещущая в их глазах, беспокойный взгляд, неуверенный, заискивающий тон – все становится понятным.  Ведь ни для кого не секрет, что народы напрягают мышцы, готовясь к решительным боям. В стороне не останется никто. В этих последних боях люди с расслабленными мышцами, потерявшие лицо, будут стерты в порошок – и они это знают.  Несомненно, что таких, как они – немного среди молодых русских за границей. Это и понятно: стиль «зазу», деятельность спекулянта и балансирование на грани уголовщины – все это органически чуждо природе русского человека.  Есть, однако, другой способ отгородиться от «неудобности» современной жизни: испытанный способ страуса. Создаются всевозможные теософские и антропософские кружки, люди собираются по вечерам и выслушивают длиннейшие доклады о «переселении душ» и силе духа». Как правило, это – полные неудачники в жизни, побежденные в борьбе за существование и в этом – разгадка их сущности. Последние достижения науки в области познания реального мира, окружающего нас их не интересуют. Со старческим беззубым бессилием жуют они надоевшую еще в России мистическую жвачку, маскируют это свое духовное бессилие громкими фразами о каком то «совершенствовании духа».  Отличаются эти люди, оторвавшиеся от своего народа, от людей первой категории, тем, что как только представится возможность спокойно работать в России на благо своего народа, они сейчас же оставят свои увлечения «потусторонним миром», будь это даже спиритизм ил черная магия.  Нам нет нужды обвинять и их. Вполне естественно, что личная неудовлетворенность, огромный разрыв между мечтой и действительностью, может привести человека не только в кружок теософов, не только в монастырь, но и просто к физической гибели – самоубийству. Существование на чужбине по разному отражается на разных людях.  Мы ясно сознаем, что сейчас, в силу сложившихся исторических обстоятельств, не можем предложить «теософам», никаких реальных возможностей борьбы. Но завтра, когда эти возможности появятся – «уход в себя», или в «оккультность» будет уже не личным делом человека, а дезертирством, изменой Родине, гораздо более страшной, чем простая перемена подданства.



3. БОЛЬШОЙ ОТБОР
В заключение хочется отметить, что описанные выше отрицательные явления ничуть не носят массового характера. В массе, в целом, русская молодежь на Западе, благодаря прекрасному воспитанию, данному старшим поколением, вполне готова к борьбе и отдает себе отчет в том, что происходит в России. Последнее очень важно. Старая (битая самой историей) точка зрения на большевизм, как «жидовскую авантюру», случайно удавшуюся в результате низкого уровня русского народа – чужда нашим ровесникам, так же, как чуждо им восприятие дореволюционной России, как идеального образца государственного порядка, при котором все счастливы и довольны.  Чужда им и другая – левыми элементами и проводившаяся – точка зрения на Россию Романовых, как на тюрьму народов, в которой будто бы только потомственным аристократам дышалось свободно.  Ходом истории и мы и наши ровесники из-за рубежа пришли к одному убеждению – к необходимости объективной, а не классовой и не личной оценки истории. Нам и им чужд национализм эгоистический, не допускающей критики своего народа, ведущий всегда к ненависти по отношению к другим народам и народностям. Мы воспринимаем старую Россию не как образец государственности и не как тюрьму народов, а как необходимый пройденный этап, пройденный с честью для русского народа, создавшего в труднейших и невыгоднейших условиях великую культуру, мощную армию и совершенно особый, несравнимый с европейским уклад жизни. Речь идет не о том, чтобы восстановить прежние названия и ярлыки, а о том, чтобы расширить возможности национального развития русских людей, суженные донельзя большевиками. То есть практически – цели борьбы остаются совершенно теми же самыми, что и цели национального движения в России с самого его зарождения. Только теперь эти цели для нас яснее и причины несчастия русского народа отчетливее. Теперь уже никто не сможет «натравить» одну группу населения на другую, как натравливали большевики рабочих на предпринимателей, бедняков – на кулаков.  Никто не сможет «запугать» нас «царскими жандармами», ибо мы насмотрелись на жандармов большевистских. Не запугаю русских людей и двуглавым орлом, ибо они насмотрелись на серп и молот.  Таковы, в общих чертах, те мысли, которые оказываются так поразительно общими у молодых людей, выросших в совершенно разных социальных условиях и ставших врагами большевизма.  Трудно сейчас предсказать конкретные формы неминуемой гибели большевиков. Несомненно, однако, что русский народ, национальное сознание которого, волей исторической событий разбужено, напугать ссылкой, судом, концентрационным лагерем – после этой войны будет уже невозможно.  Не случайно Сталин принял все меры к тому, чтобы под видом офицеров, замаскировать политруков и чекистов, неслучайно партизаны, действовавшие в тылу германских войск, по приходе красной армии массами отправлялись в штрафные батальоны… эти люди подышали воздухом свободы. Все события последних трех лет, как бы их не рассматривать, всячески способствуют нарастанию кризиса и созданию революционной ситуации в стране. Три года тому назад невозможно было и мечтать о таких возможностях свержения большевизма, которые имеются сейчас в России. Достаточно сказать, например, что один из крупнейших советских генералов, лично известный автору настоящей статьи по совместному пребыванию в советской тюрьме, является непримиримым врагом Сталина и большевизма, а ликвидировать генерала сейчас – не то же самое что в 1936 году. На какие бы уступки не шли большевики (а до сих пор они фактически не сделали ни одной реальной уступки, играя лишь словами), власть их обречена на гибель.  С гибелью большевизма на Родину вернуться около семи миллионов русских.  Уедут в Россию русские театры, церкви, музеи, закроются газеты, опустеют русские школы и столовые в Париже, Берлине, Нью-Йорке и Лондоне. В Париже останутся одни французы – даже странно себе представить. Тогда на забытую Родину вернутся тридцатилетние. Только тогда – не раньше – каждый из них до конца поймет великое значение своей верности Родине. Они принесут знания, полученные ими за рубежом столь нужные для русского народа, принесут все, ими созданное и все это будет оценено, так же, как будут оценены труды Юркевича, Бунина, Головина, Махонина и всех русских, которым никогда не будет гордится иностранец.  Эти имена, так же, как и судьба наших ровесников принадлежат только России.  России, или никому.