Автор: BR doc
Дата: 2014-03-24 00:01

Одним из первых своих декретов Ленин упразднил свободу печати, то есть сделал то, что должно было бы, но не удосужились сделать царское правительство. Ленин проверил делом то, что «царизму», по его политической отсталости было невдомёк: пока печати дают свободу, печать жалуется на ее недостаточность, а для того, чтобы не жаловалась, свободу у печати полезно отнять. Только тогда, подлинное просвещение вступит в свои права и свобода сопротивления сменится благодетельной свободой насилия. Вот - Карл Маркс, Роза Люксембург, Либкнехт, Меринг. Их «Нищета философии», «Освободительная война рабочего класса», «Классовая борьба» восемь томов «Истории социал-демократии» и свыше ста других подобных сочинений идеологов, теоретиков и практиков революционного террора. Но почему все это напечатано по старой орфографии? Неужели коммунисты успели издать целую библиотеку за несколько месяцев, предшествовавших переходу на новую орфографию? Ничуть не бывало! Революционная библиотека выпущена издательством «Просвещение» до революции, вполне легально. Да, что - легально! По обеим сторонам каталога, над основоположниками и пропагандистами коммунизма, большая серебряная и золотая медали, коими императорское правительство наградило «просветителей». А на медалях профиль Государя, по-волчьи растерзанного коммунистами. Бред какой-то! Нет, положительно, у Ленина были основания сразу же после своего разбойничьего воцарения накинуть печати петлю на шею, припечатать печать печатью пролетарской диктатуры и полностью освободить ее от дальнейшей тоски по свободе. Отрицать дореволюционное ограничение печати нельзя. Больше того, за нарушение ограничений штрафовали, наказывали, даже закрывали газеты, хоть редко. Запрещалось оскорблять их Величества, клеветать, шантажировать, провоцировать осложнения с иностранными государствами. Какая уж тут свобода! В дореволюционной летописи есть такой случай: в корреспонденции о коронации английского короля Эдуарда VII газета «Речь» допустила опечатку в фразе «Его королевское Величество возложил на голову корону и удалился» и вместо «корону» напечатала «ворону». После хорошего нагоняя, редактор поместил исправление, де, мол, читать надо не «ворону», а «корову». Газету оштрафовали и предписали редактору извиниться. После пространного объяснения - как, почему и по чьей вине произошли ошибки, а также не менее пространного извинения, следовало заново напечатанная корреспонденция, в которой злополучная фраза выглядела так: «Его королевское Величество возложил на голову корону и удавился». Газету закрыли ... на полгода. В советской печати, несмотря на то, что ее свобода обеспечивается предварительной цензурой, ляпсусов больше, а расплата за них дороже. После провозглашения Сталина генеральным секретарем, слово «генеральный» в одном месте пропустили, проморгала сама цензура, кто-то все-таки заметил, да поздно, «Правду» успели напечатать. В этот день она не вышла и весь тираж, что-то около двух с половиной миллионов, пошел «под нож», вместе с людьми, конечно. Почему-то в советском жаргоне официально и безнаказанно утвердились такие рискованные неологизмы, как «рабсила» или «партком». «Рабсилу», к тому же, в речах, постановлениях, резолюциях и руководящих статьях, безжалостно, и так же безнаказанно, «бросали», «перебрасывали», чуть не швыряли. Но вот, в разгаре очередной «кампании» по мобилизации «рабсилы», для Донецкого угольного бассейна, взамен разбежавшейся, кабинетные прожектеры «Труда» снабдили передовую подзаголовком: «Бросим в шахты не менее трех тысяч новых шахтеров!» Расстреляли редактора и еще четырех «ответработников», десятки других были сосланы. Перед самой войной, появился в продаже и был изъят русско-немецкий словарь. В нем словами, обозначающими наверху разворота начало левой страницы и конец правой, оказались ГПУ и ГРАБИТЕЛЬ. Расстреляли не только виновников недосмотра, но и людей совершенно непричастных к нему, а просто бывших в хороших отношениях с обвиненными. А сослали на разные сроки не только всю редакцию, но и половину преподавателей немецкого факультета ГИИН-а.

Если перечислить все такие случаи, получится книга о том, как бережно охраняется свобода печати, раскрепощенной от оков проклятого царизма. Теперь, она главлитно-монолитна, а прежде страдала двуличием, делясь на правую и левую, причем, правая, несмотря на кажущееся право занимать господствующее положение, была травима и имела меньшее влияние, чем левая. Заграницей, напротив, дольше преобладала правая пресса, за исключением Америки, конечно. И хоть значение консервативной неуклонно падало, о продажности печати в целом, говорить еще было рано; в течение первого десятилетия после октябрьского переворота, мировая печать в большинстве занимала антикоммунистическую позицию, а временами и юдофобскую‚ поскольку большевизм от еврейского вопроса в то время отделить было невозможно. Но такое настроение изменилось сразу после давления, оказанного виднейшими представителями еврейского делового мира на крупные издательства с угрозой лишить их основного дохода - рекламных объявлений. Безоговорочно подчинившись ультиматуму, мировая печать встала на необратимый путь политической проституции и сперва контролировалась анонимной властью, а потом, постепенно, превратилась в ее собственность. Таким образом, теперь в мире начальствуют два вида печати, коммунистическая - бессребряная и капиталистическая - коммерческая. Большой разницы между ними, однако, нет, поскольку и коммерческая служит политическим целям, самое же главное, обе обслуживаются ландскнехтами журналистики, не верящими тому, что пишут. На этом унылом и пасмурном фоне занимательную картину являет наша эмигрантская печать. Здесь продажность пригрелась только в прогрессистском особняке, взятом на содержание анонимами, заинтересованными в дезинформации русского читателя. Монархические же издания пользуются поддержкой только собственных читателей, таких же небогатых. Эта печать денежно слаба и беспомощна; она похожа на спасательные лодки со смельчаками, отказавшимися после кораблекрушения от вражеской помощи. Этим идеалистам нечего, порой, есть, но они гребут к потерянным, ставшим обетованными. берегам, не переводя дыхания и остаются в шлюпках бескорыстно, подвергаясь постоянной опасности перевернуться; не щадя сил, вычерпывают холодную воду. И при всем том, имеют огромное преимущество перед обеспеченной уверенностью в завтрашнем дне командой мощных, многотиражных «лайнеров». Все чаще наемники завидуют нашим издателям и журналистам, свободным и независимым. Не все они одинаковы и единодушны, но все глаголят то, что считают справедливым, ни на кого не косясь, не озираясь. Лишь они не страдают искривлением позвоночника и не нуждаются в темных очках, а смотрят не мигая в глаза правде и лжи. Они потеряли всё, кроме чести, которую берегут, как священную ладанку, возле сердца, а ведь пристроившиеся давно уже выкинули ее за борт, как балласт, мешающий жить…Бороться без отдыха со зловещей стихией ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ, ни перед кем, ни разу не согнув шеи - подвиг, тем больший, чем меньше он обращает на себя внимание. Гордиться им смеют не только руководители и сотрудники «Нашей Страны», но и ее читатели фактические издатели газеты.

Анатолий Макриди
Газета «Наша Страна» Буэнос Айрес №1230, вторник, 18 сентября 1973 года, с.1-2.