Записки Белого офицера



Автор: С.Н.Шидловский
Дата: 2014-01-09 20:12
"Наступление большевиков от — Мелитополя до Акманая — не носило характера заранее обдуманного плана, оно развивалось случайно. Перекоп они взяли, пройдя через броды на Чувашский полуостров и одновременно наступая в лоб. У нас не хватало ни людей, ни артиллерии, чтобы в обоих местах им препятствовать: бродов было несколько, а артиллерии — наперечет: четыре-пять батарей на всю армию. Большевики все время обходили, их наступающие цепи обнимали весь горизонт, цепей было всегда несколько — одна за другой. При всем том за все это время не было ни одного боя, в котором бы они нас разбили. Когда же мы сопротивлялись и наступали, то не встречали почти никакого сопротивления. Красные совершенно не выносили атаки кавалерии и никогда ее не принимали. Стрелять у них не умели ни отдельные стрелки, ни артиллерия, и по тому количеству патронов и снарядов, которые они выпускали, мы несли минимальные потери, они же от нашего огня страдали гораздо больше. Они брали не качеством, а количеством. Это были, скорее, банды, а не войска".

Начался рассвет, подошел броневой поезд «Красный сокол», сильно нас обстрелявший. Присоединившись к бригаде, мы начали отступать на линию пехоты, которая, в свою очередь, начала наступление. Юнкера верст десять шли за нами. Все взятые в плен в эту ночь евреи, комиссары и коммунисты были повешены, а остальные жестоко выпороты. После двух суток непрерывного похода нас отвели на ночевку в колонию, названия не помню. Всюду в занимаемых нами деревнях жители радостно нас встречали, выносили хлеб, масло, молоко; в некоторых колониях, наиболее пострадавших от большевиков, многие даже плакали... В это время вступил в командование вторым взводом капитан Ржевский, воевавший с 1917 года на Кубани. На правом фланге наступал 2-й офицерский Дроздовский конный полк, с ним были два наших орудия. Два эскадрона лавой, на рысях пошли на окопы, большевики не выдержали, они почти и не стреляли, потери наши были — один раненый. С налета заняли позиции и ворвались в Армянск. Между тем в окопах между другими озерами еще сидели красные, которых 2-й Гвардейский и Кирасирский полки пригнали прямо в наши объятия вместе с большевистской артиллерией. Против нас в этот день главным образом действовал еврейский коммунистический полк, само собой разумеется, что пленных не брали. Приблизительно через 10 дней после этого я проезжал по этому месту, и трудно было дышать из-за трупного запаха. В Армянске были взяты обозы и тут же в Армянске произошел здоровенный еврейский погром: ни офицеры, ни солдаты не могли стерпеть, что какие-то евреи, по существу своему буржуи, вздумали принять коммунистический облик. К этому прибавилось то, что мы повсюду во всех деревнях Крыма наслушались жалоб именно на евреев-коммунистов.

Знаменита была своими зверствами харьковская черезвычайка во главе с комиссаром Саенко, жидовского происхождения, собственноручно мучившего и убивавшего свои жертвы. Я был и видел откопанные тела убитых; ничего более ужасного нельзя себе представить. ЧК помещалось в огромном пятиэтажном доме на Чайковской улице с садом, окруженном глубоким рвом и тремя рядами проволоки. Жутко было входить в него. В верхних этажах помещались служащие черезвычайки, канцелярия и камеры арестованных, в которых сидели генералы, офицеры, их жены и дети, были богатые купцы, мелкие торговцы. В подвальном этаже находилось помещение для допросов и пыток: большая темная комната, забрызганная кровью и с невысохшей еще кровью на полу. Тут же на полу были найдены куски отрезанных носов и ушей, на стенах следы распятия людей, дырки от гвоздей, следы прислоненных голов и тел. В другой комнате, где проходили сточные трубы со всего дома, было устроено нечто вроде бассейна из помоев и отбросов. Туда бросали некоторых несчастных, которые тонули в этой ужасной грязи и задыхались от вони. В саду были произведены раскопки и найдены тела замученных. Между ними были женщины и совсем молодые еще мальчики и девушки с выколотыми глазами, отрезанными ушами и носами, вырезанными языками, вырванными ногтями, скальпированные, с вырезанными на плечах погонами и забитыми вместо звездочек гвоздями, с вырезанными полосками кожи, с вывороченными руками и ногами; почти все трупы носили следы ожогов. Фотографии всего этого тогда имелись. Все население Харькова было допущено к осмотру этих тел и дома. Когда их откапывали, кругом толпа стояла в безмолвном оцепенении. Вдруг среди тишины раздался голос: «Так им и надо!» Сперва все как бы застыли, но через мгновение накинулись на жидовку, произнесшую эти слова и, если бы не подоспел в это время какой-то офицер, ее бы растерзали на клочки. Это слышал и видел мой двоюродный брат барон Фредерикс. Замечательно, что почти все комиссары города Харькова были евреи; они всегда имели все, что хотели, жили у себя широко, ни в чем себе не отказывая. Многих из них поймали и повесили, в числе их и Саенко... И среди всего этого опустошения нашли жида, собравшего нашу первоначально разграбленную крестьянами паровую мельницу, отремонтировавшего дом управляющего и расположившегося там хозяином на взятой за помол у крестьян нашей мебели. Он преспокойно рубил наш лес и топил им паровой двигатель мельницы и дом, брал с крестьян большую плату за помол, и ничего с ним мужики сделать не могли, т. к. он был под покровительством уездного совета...