Карамзин Николай Михайлович



Автор:
Дата: 2009-10-29 13:01
Карамзин Николай Михайлович (1766–1826), историк, писатель, журналист,поэт, один из основоположников русского консерватизма. Карамзин происходит из старинного дворянского рода крымско-татарского происхождения (известен с 16 в.). Воспитывался в частном пансионе Фовеля в Симбирске, затем в московском пансионе профессора И. М. Шадена. Хозяин пансиона являлся апологетом семьи, видел в ней хранительницу нравственности и источник образования, в котором религия, начало мудрости, должна была занимать ведущее место. Наилучшей формой государственного устройства Шяден считал монархию, с сильным дворянством, добродетельным, жертвенным, образованным, ставящим во главу угла общественную пользу. В пансионе Карамзин выучил французский и немецкий языки, учил английский язык, латынь и греческий, посещал также лекции в Московском университете. С 1782 служил в лейб-гвардии Преображенском полку в С.-Петербурге, тогда же начал литературную деятельность. По смерти отца в 1784 вышел в отставку и уехал в Симбирск, где вступил в масонскую ложу «Золотого венца». В 1785 переехал в Москву, сблизился с московскими масонами из окружения Н. И. Новикова, под влиянием которых формировались его взгляды и литературные вкусы, в частности, интерес к литературе французского Просвещения, энциклопедистам, трудам Ш.Монтескье, Вольтера и др. 

Масонство привлекало Карамзина своей просветительской и благотворительной деятельностью, но отталкивало мистической стороной и обрядами. В кон. 1780-х гг. в периодических изданиях «Размышления о делах Божиих...» и «Детское чтение для сердца и разума» публиковал свои сочинения и переводы. 

К 1788 Карамзин охладел к масонству. В 1789—90 он совершил заграничное путешествие, одним из побудительных мотивов которого был разрыв с масонами. Карамзин побывал в Германии, Швейцарии, охваченной революцией Франции и Великобритании. Будучи свидетелем революционных событий во Франции, неоднократно посещал Национальное собрание, слушал речи М. Робеспьера, завел знакомства с многими политическими деятелями. Этот опыт оказал огромное воздействие на дальнейшую эволюцию Карамзина, положив начало критическому отношению к «передовым» идеям. Так, в «Мелодоре и Филалете» (1795) он выразил неприятие и шок, вызванный реализацией идей Просвещения на практике в ходе Французской революции: «Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени не узнаю тебя — среди убийств и разрушения не узнаю тебя!». Отрицательное отношение к Французской революции кон. 18 в. предопределило его дальнейшую эволюцию как консервативного мыслителя и идеолога. 

По возвращении из-за границы Карамзин издавал Московский журнал (1791—92), альбом «Аглая» (1794—95), альманах «Аониды» (1796—99), «Пантеон иностранной словесности» (1798), журнал «Детское чтение для сердца и разума» (1799), опубликовал свои «Письма русского путешественника» (1791—92), принесшие ему всероссийскую известность, сблизился с консервативно настроенным Г. Р. Державиным и окончательно порвал с масонством. В этот период Карамзин испытывал все нараставший скепсис по отношению к идеалам Просвещения, однако в целом оставался на западнических, космополитических позициях, будучи уверен в том, что путь цивилизации един для всего человечества и что России должна идти по этому пути: «все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами». 

Как литератор Карамзин создал новое направление — т. н. сентиментализм, осуществил реформу русского литературного языка, с одной стороны, ориентируя его на французские литературные модели, с другой приближая его к разговорному, полагая при этом, что русский бытовой язык еще предстоит создать. В наибольшей степени сентиментализм получил отражение в повести Карамзина «Бедная Лиза» (1792). Стремление Карамзина «офранцузить» русский язык не следует преувеличивать. Еще в 1791 он утверждал: «в нашем т. н. хорошем обществе без французского языка будешь глух и нем. Не стыдно ли? Как не иметь народного самолюбия? Зачем быть попугаями и обезьянами вместе?» При этом космополитизм Карамзина сочетался со своеобразной литературной борьбой за возвращение к русским истокам. Его повесть «Наталья, боярская дочь» (1792) начиналась словами: «Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю, говорили своим языком и по своему сердцу..?» Восшествие на престол императора Александра I (1801) положило начало новому этапу идейной эволюции Карамзина. В 1802 он выпустил в свет написанное в 1801 «Истории похвальное слово Екатерине Второй», в котором сформулировал монархическую программу и ясно высказывался в пользу самодержавия. Тогда же Карамзин развернул активную издательскую деятельность: переиздал «Московский журнал», предпринял публикацию «Пантеона российских авторов, или собрание их портретов с замечаниями», выпустил 1-е собр. соч. в 8 тт. Заметным событием стало издание журнала «Вестник Европы», на страницах которого Карамзин выступил в роли политического писателя, публициста, комментатора и международного обозревателя, четко сформулировав свою государственническую позицию (ранее для него государство было «чудовищем»). В своих статьях Карамзин довольно резко выступил против подражательства всему иностранному, против воспитания русского детей за границей и т. д. Свою позицию писатель выразил формулой: «Народ унижается, когда для воспитания имеет нужду в чужом разуме». Карамзин призывал прекратить безоглядное заимствование опыта Запада: «Патриот спешит присвоить отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в безделках... Хорошо и должно учиться, но горе... народу, который будет всегдашним учеником». 

Карамзин критически отнесся к либеральным начинаниям императора Александра I. В «Моей исповеди» (1802) он резко полемизировал со всей просветительской традицией — от энциклопедистов до Ж. Ж. Руссо. Его консервативно-монархические взгляды становились все более четкими. 

Еще в кон. 1790-х гг. обозначился интерес Карамзина к российской истории. В 1803 он обратился в Министерство народного просвещения с просьбой о назначении его историографом, которая вскоре была удовлетворена особым императорским указом. В 1803—11 он создал пять томов «Истории государства российского», открыв и впервые использовав ценнейшие исторические источники. К 1810 Карамзин под влиянием занятий российской историей стал последовательным консерватором, система его воззрений окончательно сложились. Заявления Карамзина о том, что он «республиканец в душе» могут быть адекватно истолкованы только в том случае, если учесть, что речь шла о «Платоновой республике мудрецов», идеальном общественном устройстве, основанном на государственной добродетели, строгой регламентации, отказе от личной свободы. В нач. 1810 Карамзин через своего родственника графа Ф. В. Ростопчина познакомился в Москве с лидером «консервативной партии» при дворе — великой княгиней Екатериной Павловной и начал постоянно посещать ее резиденцию в Твери. Салон великой княгини представлял центр консервативной оппозиции либерально-западническому курсу, олицетворяемому фигурой М. М. Сперанского. В этом салоне Карамзин читал отрывки из своей «Истории...», тогда же познакомился с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, которая стала одной из его покровительниц.
 

По инициативе Екатерины Павловны Карамзин написал и подал в марте 1811 императору Александру I записку «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» — наиболее глубокий и содержательный документ зарождавшейся русской консервативной мысли. Наряду с обзором российской истории и критикой политического курса императора Александра I в записке содержалась цельная, оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанного с православием. 

С точки зрения Карамзина, самодержавие представляет собой «умную политическую систему», прошедшую длительную эволюцию и сыгравшую уникальную роль в истории России. Эта система была «великим творением князей московских», начиная с Ивана Калиты, в основных своих элементах она обладала качеством объективности, т.е. слабо зависела от личных свойств, ума и воли отдельных правителей, поскольку не была продуктом личной власти, а довольно сложной конструкцией, опиравшейся на определенные традиции, государственные и общественные институты. Система эта возникла в результате синтеза автохтонной полит, традиции «единовластия», восходящей к Киевской Руси, и некоторых традиций татаро-монгольской ханской власти. Большую роль также сыграло сознательное подражание политическим идеалам Византийской империи. Возникшее в условиях борьбы с татаро-монгольским игом самодержавие было безоговорочно принято русским народом, поскольку не только ликвидировало иноземную власть, но и внутренние усобицы. «Рабство политическое» не казалось в этих условиях чрезмерной платой за национальную безопасность и единство. 

Вся система государственных и общественных институтов была, по Карамзину, «излиянием монаршей власти», монархический стержень пронизывал всю политическую систему сверху донизу. При этом самодержавная власть предпочтительнее власти аристократии. Аристократия, приобретающая самодовлеющее значение, могла стать опасной для государственности, например, в удельный период или в период Смуты 17 в. Самодержавие «встраивало» аристократию в систему государственной иерархии, жестко подчиняло ее интересам монархической государственности. Исключительную роль в данной системе, по Карамзину, играла православная церковь. Она являлась «совестью» самодержавной системы, задающей нравственные координаты для монарха и народа в стабильные времена, и, в особенности, когда происходили их «случайные уклонения от добродетели». Карамзин подчеркивал, что власть духовная действовала в тесном союзе с властью светской и давала ей религиозное оправдание. Самодержавная система политической власти, по Карамзину, держалась также на общепризнанных народом традициях, обычаях и привычках, на том, что он обозначал как «древние навыки» и, шире, «дух народный», «привязанность к нашему особенному». 

Карамзин отказывался отождествлять «истинное самодержавие» с деспотизмом, тиранией и произволом. Он считал, что подобные отклонения от норм обусловлены волей случая (Иван IV Грозный, Павел I) и быстро ликвидировались инерцией традиции «мудрого» и «добродетельного» монархического правления. Эта традиция была столь мощной и эффективной, что, в случаях резкого ослабления и даже полного отсутствия верховной государственной и церковной власти (например, во время Смуты), приводила в течение короткого исторического срока к восстановлению самодержавия. В силу перечисленного, самодержавие явилось «палладиумом России», главной причиной ее могущества и процветания. С точки зрения Карамзина, основные принципы монархии, правления должны сохраняться и впредь, лишь дополняясь должной политикой в области просвещения и законодательства, которые вели бы не к подрыву самодержавия, а к его максимальному усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения являлась бы преступлением перед русской историей и русской народом. 

Карамзин одним из первых в русской мысли поставил вопрос о негативных последствиях правления Петра I, поскольку стремление этого императора преобразовать Россию в подобие Европы подрывали «дух народный», т.е. самые основы самодержавия, «нравственное могущество государства». Стремление Петра I «к новым для нас обычаям переступила в нем границы благоразумия». Карамзин фактически обвинил императора в насильственном искоренении древних обычаев, роковом социокультурном расколе народа па высший, «онемеченный» слой и низший, «простонародье», в уничтожении патриаршества, что привело к ослаблению веры, переносе столицы на окраину государства ценой огромных усилий и жертв. В итоге, утверждал Карамзин, русские «стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России». 

Основным элементы концепции самодержавия Карамзина в той или иной форме были разработаны последующими поколениями русских консерваторов: графом С. С. Уваровым, Л. А. Тихомировым, И. А. Ильиным, И. Л. Солоневичем и др. 

В своей записке Карамзин сформулировал идею «русского права»: «законы народа должны быть извлечены из его собств. понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств». «Русское право так же имеет свои начала, как и Римское; определите их и вы дадите нам систему законов». Рекомендациями Карамзина воспользовался в какой-то мере его идейный противник Сперанский в процессе кодификации русского законодательства (кон. 1820-х — нач. 1830-х гг.).


Другие материалы из раздела БИОГРАФИИ
Предыдущее:Солоневич Иван Лукьянович
Следующее: Меньшиков Михаил Осипович
Лучшее по просмотрам:Колчак Ростислав Александрович
Последнее:Долматов Владимир Иванович