Автор: П.Н. Краснов
Дата: 2013-12-13 17:46

Речь идет о баронессе Боде, убитой под Екатеринодаром. Тело ее нашли только во время второго Кубанского похода. "Селение, занятое добровольцами, было пусто. Грустно смотрели избушки с закрытыми ставнями окон, с разбитыми стеклами. Трупы убитых солдат валялись в грязи. Странно было, что эти русские люди в русских шинелях и серых папахах были врагами. В одном месте их лежало кучею человек тридцать, видно застигнутых разом пулеметным огнем. На площади, у белой церкви, стояли, отдельно от большой толпы обыкновенных дленных солдат, двенадцать человек с красными нарукавными повязками. Это были комиссары и коммунисты. Вчерашние писари и музыканты полка, они в эти дни руководили серым солдатским стадом, углубляя революцию и разжигая страсти во имя полного уничтожения России.  Их караулили четыре мальчика-кадета и юноша-прапорщик. Они сосредоточенно, хмурыми детскими глазами глядели на пленных и крепко сжимали винтовки. Они их захватили в церкви, куда те спасались, и вытащили, обезоружив, на площадь. Прапорщик, по фамилии Лосев, в числе комиссаров узнал своего родного брата, двумя годами старше его, и теперь с недоумением смотрел на него и мог только сказать:    

- Ах, братец!..

- Ну что, братец! - со страшной злобой заговорил пленный. - Рад? А? Ну расстреливай брата, наемник французских капиталистов! А? За помещичью землю деретесь! То-то у нас с тобою земли много! Не поделили... Драться пошли!

- Не разговаривать там! - грубо окрикнул кадет, подходя к Лосеву. - Я те поговорю, жидовская подхалима!.. Штыком кишки выпущу!

Лосев мрачно затих.

По улице красивым галопом, на хорошей кровной лошади скакала одетая в мужское платье молоденькая девушка. Ее бледное лицо с большими серыми, узко поставленными глазами было ненормально оживлено. Это была баронесса Борстен. Два месяца тому назад на ее глазах солдаты-дезертиры сожгли ее имение, привязали ее отца к доске и бросали на землю доску с привязанным бароном до тех пор, пока он не умер и глаза не вылетели из орбит. На ее глазах солдаты насиловали ее мать и ее двенадцатилетнюю сестру. Ей грозила та же участь. Но вдали показались германские войска, и солдаты, бросив ее, разбежались. Она поклялась отомстить. Она пробралась на Дон и поступила рядовым в Добровольческую Армию. Лихая, красивая, отличная наездница, она скоро снискала себе общее уважение. Мало кто знал ее историю. Ее считали ненормальной за ее суровую ненависть к большевикам, но добровольцы преклонялись перед ее сверххладнокровием в опасности.

 Когда она видела серые шинели без погон, задранные на затылке папахи, челки неопрятных волос, по-женски выпущенные на лоб, наглые еврейские фигуры в офицерских френчах с алыми повязками на руках, странная усмешка кривила ее нежные, еще пухлые губы, и зубы хищно показывались из-за них. В серых глазах загорался огонь. Страшные воспоминания бороздили ее мозг. Сверхчеловеческая страсть загоралась в глазах, и редкий доброволец мог тогда прямо смотреть в эти мечущие искры прекрасные глаза. Зрачок почти исчезал в сером стальном райке, и тем острее горел из него жестокий внутренний огонь. В эти минуты ее руки становились железными. Даже лошадь под нею, чувствуя напряжение ее воли, становилась покорной и, казалось, понимала, без указания мундштука, ее желания.  Баронесса Борстен в такие минуты видела что-то, чего другие видеть не могли.  

Она подскакала широким галопом к группе комиссаров и круто остановила коня. Караульные ее знали.

- Это что за звери? - спросила она.

- Комиссары, - отвечал высокий худощавый кадет.

- Отчего же они не расстреляны?

- Не могу знать, - хмуро сказал кадет. - Видно, некому.

- Вы слыхали приказ Корнилова. Война идет на истребление. Или они нас, или мы их должны истребить.

- Слыхали, - потупляя глаза, проговорил кадет.

 Лицо баронессы озарилось восторгом. Улыбка скривила прекрасные губы. Она медленным, отчетливым движением отстегнула большой тяжелый маузер, висевший у нее на боку, прикрепила его к футляру, обратив в ружье, и бросила поводья лошади. Комиссары смотрели на нее, и животный ужас выступил на лицах. Но никто не шевельнулся под ее мрачным взглядом. В нем эти слуги интернационала, еще вчера разрезавшие в этом самом селе живот священнику, вытянувшие оттуда кишку, прибившие ее гвоздем к телеграфному столбу и гонявшие и волочившие священника кругом столба до тех пор, пока он не вымотал всех своих кишок и не упал мертвый, - прочли свой приговор. В страшном блеске внезапно сузившегося зрачка они увидали высшую силу.  

- Отойдите, господа, - тихо сказала баронесса караульным. - Не мешайте совершиться суду Бога.

 На большой площади, в углу которой гомонила толпа пленных солдат-большевиков, в селе, по которому еще там и тут гремели выстрелы, ее слова прозвучали глубоко и четко. Баронесса медленно, гибким женственным движением приложилась и, не сходя с коня, вдруг ставшего неподвижно, как статуя, выстрелила. Без стона рухнул стоявший дальше всех солдат, с идиотски напряженным лицом смотревший прямо на баронессу и не понимавший ничего. Неторопливо следовали один выстрел за другим, пока не упали все двенадцать.  Баронесса, не спеша, сложила свой маузер, повесила его на бок, с тихим вздохом, подобным вздоху удовлетворенной страсти, подобрала поводья и, еще раз окинув потухшим, усталым взглядом убитых ею большевиков, шагом поехала по селу... " 

Генерал П.Н. Краснов

 У ворот железнодорожной казармы доброволец режет петуха. Корнилов проезжает мимо.
— Стой. Откуда взял? Купил?
— Никак нет, Ваше высоко-ство.
— Что? Украл? Ограбил?
 Арестовать и под суд. А доброволец был занятный. Красавец собой, безумно храбрый в боях, он известен был еще и по своему подвигу во время московского восстания. Пулемет, направленный от Храма Христа Спасителя на Пречистенку и запиравший подход с этой стороны к Кремлю, бездействовал. Всех, кто пытался подойти к нему, сейчас же убивали. Офицер, сегодняшний грабитель, все-таки бросился к пулемету и хладнокровным, метким огнем отогнал нахлынувшую было толпу большевиков. Офицер этот была дочь титулованного генерала, — женщина — прапорщик, говорившая о себе всегда в мужском роде. Бросились к командующему и умоляли отменить приказ.
Корнилов был непоколебим.
— За воинскую доблесть — честь ему и слава; а за грабеж — петля.
 — Вы не понимаете, что вы делаете, — добавил Корнилов. — Армия ничтожна по своим размерам. Но я скую ее огнем и железом, и не скоро раскусят такой орех. Если же офицеры начнут грабить, то это будет не армия, а банда разбойников. Произвели расследование. Прапорщик откровенно рассказал, что в Хомутовской станице он уже поголодал; запоздал по службе; а когда приехал, армия уже все съела. Петуха он взял даром, но с удовольствием заплатил бы деньги; только в казармах не было ни души.Свидетели все подтвердили.Нашли: принимая во внимание смягчающие обстоятельства, грабителя следовало бы разжаловать в рядовые; но, в виду боевых заслуг, можно наказание понизить до ареста.Командующий, выслушав доклад. Покачал головой, но утвердил его.

****

Отряд черноморцев вырывается с фланга, грозит отрезать армию от обоза. Ген. Эрдели бросает всю конницу в атаку. Место топкое, поросшее кустами и деревьями. Черноморцы метким, прицельным огнем встречают кавалерию. Но месть, месть за убитого, — и полки несутся, как бешеные. Рубят с плеча, топчут лошадьми, и отборное войско «товарищей» мечется в ужасе. Влезают в кусты, прячутся за деревьями, но везде достает их острая шашка, а пощады нет. Триста всадников, однако, полегло на месте, и среди них красавец прапорщик, о котором упоминали раньше. Он пал в день смерти своего суды. Защищая девственной грудью командира полка, баронесса Бодэ была сражена на смерть пулей в сердце.

Из книги Льва Половцева "Рыцари тернового венца" (о Ледяном походе)