Русский оккупационный режим в Восточной Пруссии в 1914-15 годах. Часть первая
Автор: Пахалюк Константин
Дата: 2012-05-01 09:20
«…грабили, разрушали,
а потом очень сожалели,
признавая содеянное»
В. Литтауэр
Восточная Пруссия – одна из немногих провинций Германии, где в ходе Первой мировой войны шли военные действия [1] и единственная, где смогли побывать русские войска, начавшие вторжение 17 августа 1914 г. В «Объявлении всем жителям Восточной Пруссии», распространяемом по городам и селениям, говорилось: «Императорские Российские войска вчера… перешли границу Пруссии и двигаются вперед, сражаясь с войсками Германии.
Воля государя императора – миловать мирных людей.
По предоставленной мне власти объявляю:
1. Всякое сопротивление, оказываемое императорским войскам Российской армии мирными жителями, – будет беспощадно караться, невзирая на пол и возраст населения.
2. Селения, где будет проявлено хоть малейшее нападение или оказано мирными жителями сопротивление войскам или их распоряжениям, немедленно сжигаются до основания.
Если же со стороны жителей Восточной Пруссии не будет проявлено враждебных действий, то всякая даже малейшая оказанная ими Российским войскам услуга будет щедро оплачиваться и награждаться.
Селения же и имущества будут охраняться в полной неприкосновенности» [2].
Однако все это – на бумаге. А что же в действительности? [3]
Немецкое население: поведение при встрече с противником
Большая часть населения провинции бежала, особенно из приграничной полосы [4]. Начальник штаба 8-й немецкой армии генерал Э. Людендорф вспоминал о тысячах беженцев, запрудивших дороги [5]. Так, Гумбиннен [6] перед приходом русских войск был наполовину пуст. То же можно сказать и о Фридланде [7]. По некоторым сведениям, около полумиллиона человек, начиная с августа 1914 г., устремилось в сторону Кенигсберга со всех концов Восточной Пруссии. По другим данным, число вынужденных беженцев составило порядка 350 000 человек [8]. Только в период с 26 по 31 августа на лодках через залив Фришес Гафф в Данциг переправилось порядка 12 000 беженцев. Необходимо отметить, что на конец XIX века при общей численности в 1 958 663 жителей плотность населения в провинции составляла в среднем 60 человек на 1 кв. км. В уездах Иоганнисбурга и Нейденбурга проживало около 29 и 34 человек на 1 кв. км соответственно. Восточные районы были более густо населены (в Шталлупененском уезде жило 45 329 человек, в Пилькалленском – 46 664, в Гольдапском – 45 002, в Иоганнисбугском – 48 747 жителей) [9]. Сама же Восточная Пруссия, хоть и не имевшая особого значения для какой-нибудь отрасли экономики страны, считалась довольно развитым промышленным и аграрным регионом Германии [10]. Неудивительно, что наступавшие, особенно нижние чины, были поражены богатством и ухоженностью немецких земель. Капитан А.А. Успенский, командир роты в 106-м Уфимском пехотном полку, спустя несколько десятилетий вспоминал: «Солдаты наши с изумлением смотрели на немецкие, уютные крестьянские усадьбы с черепичными крышами и красивые шоссе, везде обсаженные фруктовыми деревьями. Удивлялись, что висят фрукты, и никто их не трогает! Жителей нигде не было видно, ни одного человека» [11]. Даже князь императорской крови Гавриил Константинович Романов удивлялся: «Какую противоположность представлял Ширвиндт по сравнению с грязным и непривлекательным Владиславовом! Чистенький город, повсюду была видна аккуратность» [12]. Схожее мнение высказывал офицер Генерального штаба А. И. Верховский [13], служивший в штабе 3-й Финляндской стрелковой бригады, воевавшей в начале сентября 1914 г. в районе г. Лык [14]: «Поражал этот непривычный русскому взору переход от города к деревне: не было неизбежных в русских городах окраин с пустырями и свалками, по которым бродят тощие собаки. Никаких покосившихся заборов, ям, куч навоза и мусора. Казалось, там, где кончался богатый город, начиналась полная достатка деревня» [15]. О въезде в Лык писал и офицер Б.Н. Сергеевский: «Город был еще совершенно не тронут войной. Улицы были полны народом, все магазины и кафе торговали. При въезде нашем в город какие-то две барышни в белых платьях очень мило махали нам платками…» [16]. Следует заметить, что Лык русские войска заняли 19 августа [17], а процитированные мемуаристы побывали здесь спустя полмесяца, в начале сентября. Правда, позднее этот город (равно как и ряд других, «переживших» оккупацию августа 1914 г.) во время осенних боев сильно пострадал. Ухоженность и порядок Восточной Пруссии отмечали и другие участники событий. Некоторые не понимали, зачем немцам нужно было начинать войну, если у них и так все есть. Богатство германской земли вызывало, особенно у простого солдата (в массе невежественного), чувство зависти, которое нередко трансформировалось в ненависть. Мирные бюргеры же видели в русских захватчиков, врагов нации, от которых можно ожидать всего. Взаимное недоверие и озлобленность накладывались друг на друга, что часто выливалось в различные эксцессы, мешая установлению стабильного оккупационного режима. А немецкая пропаганда лишь подливала масла в огонь, представляя русских, особенно казаков, бесчеловечными средневековыми варварами и азиатам («бродячие крысы», «степняки зловонные» – лишь типичные эпитеты), которые убивают жителей и насилуют женщин. Это лишь усиливало страх местного населения. Отсюда – потоки беженцев. Однако Восточная Пруссия уже более столетия была своеобразной «транзитной станцией» для русских, едущих в Европу, поэтому большая часть населения провинции, само не особо желавшее войны, более-менее хорошо знало восточного соседа (и далеко не понаслышке). Поэтому понятны действия немецкой пропагандистов: яркий образ врага и призывы, которые смогли бы не только поднять боевой дух, но и возбудить ненависть к врагу, были здесь, в Восточной Пруссии, особенно актуальны[18]. Хотя, конечно, «своеобразное» отношение к русским в Германии (как и во всей Европе) складывалось на протяжении десятилетий, вернее, столетий, а потому лишь усиливалось пропагандой, игравшей на уже существующих стереотипах [19]. Немцы полагали, что «русский деспотизм» и его экспансия смертельно опасны для их «высокоразвитой» нации, которая по убеждению многочисленных националистов была чуть ли не колыбелью культурного прогресса [20]. Неудивительно, что в Германии уже через пятнадцать лет после подписания унизительного Версальского мира 1919 г., завершившего Первую мировую войну, к власти пришли А. Гитлер и его соратники с реваншистскими устремлениями, а также идеями создания «тысячелетнего Рейха» и установления мирового господства арийской расы. Впрочем, официальная российская пресса тоже вовсю писала о Германии как о главном агрессоре и враге и тиражировала рассказы о немецких зверствах [21].
В первые дни наступления в Восточной Пруссии русским солдатам не раз приходилось находить в домах, покинутых хозяевами, накрытые столы с почти еще теплой едой. Правда, это является свидетельством не только поспешного бегства, но и того, что некоторые немцы вовсе не покидали свои хозяйства, а прятались в погребах, подвалах или даже лесах, надеясь на скорейшее окончание войны и победу германской армии. Также немецкие власти отдавали приказы об эвакуации. К примеру, русские военный врач З.Г. Френкель писал, что в приграничном Илове «было развешено распоряжение немецкого командования: всем жителям покинуть город, не увозя с собой никакого имущества, к 2 часам дня»[22]. Хотя горожане, которые разбежались кто куда, постепенно возвращались. В ряде других случаев – возвращали, т.к. потоки беженцев затрудняли передвижение войск. Офицер В.Н. Звегинцов отмечал: «Все дороги из Фридланда были запружены подводами с беженцами. Большие, пароконные фурманки до верху нагруженные всяким скарбом, скот, ручные тачки, женщины, старики и дети, все это перепуталось и перемешалось в одном желании поскорей уйти от русских. Их было такое множество, что всякое движение по дороге стало совершенно невозможным… Часть повозок была свернута в поле, а другая возвращена во Фридланд» [23]. Русских солдат, въезжающих в города, часто встречала мертвая тишина. К примеру, офицер кирасир Г. Гоштовт впоследствии вспоминал о Фридланде [24]: «В память надолго запала картина аккуратного чистенького городка, жутко пустого, совершенно обезлюдевшего; по ночам странная полная темнота и тишина, прерываемая лишь гулкими шагами подкованных сапог, высылаемых в обход кирасир» [25]. Но в ряде случаев ощущение, что город полностью вымер, было зачастую только внешним: жители, особенно поначалу, просто боялись показаться на улице и привлечь к себе излишнее внимание. Но некоторые не прятались, а наоборот, активно сотрудничали с оккупантами. Коллаборационисты? Для нас – возможно и так, однако после изгнания русских многие главы местного самоуправления в городах в августе – сентябре 1914 г…. стали почти героями. В частности, назначенный русскими губернатор Инстербурга доктор М. Бирфройнд, чье имя впоследствии носила одна из улиц, получил от магистрата и городской администрации приветственный адрес[26]. Это может, с одной стороны, показаться странным, но с другой – воевать должна ведь армия, а не женщины да старики. Эпоха тогда была совсем другой, отличающейся, скажем, от времен Второй мировой войны. Рыцарское отношение еще не было полностью забыто (хотя разрывные пули и химическое оружие свидетельствовали о том, что первые «провалы» уже начались). А сотрудничавшие с русскими властями делали все, чтобы сохранить жизнь мирному населению (в массе это женщины, дети и старики) и спасти город от разрушения, при этом нередко подвергая себя смертельной опасности, за что и снискали уважение у переживших оккупацию сограждан. Однако не всегда русских солдат встречала абсолютная тишина, а города были полупустыми (особенно те, которые находились в глубине провинции). Обычно бежали только гражданские власти, о полной эвакуации речь шла, скорее всего, в приграничных городах (да и то, не во всех, ибо как исключение можно назвать Тильзит, рассказ о котором пойдет ниже). Например, жители Зенсбурга, согласно воспоминаниям офицера С. Гасбаха, не обратили внимания на первых появившихся кавалеристов, приняв их за немецких солдат. Впоследствии в городе, который занимали части 4-й кавалерийской дивизии, «…жизнь текла совсем по мирному, магазины, кафе, рестораны открыты. Кроме эвакуированных государственных учреждений, все жители остались на месте. Наши солдаты вели себя прекрасно. Не поступило ни одной жалобы от населения» [27]. Столкнувшись с солдатами противника в реальности, бюргеры неожиданно понимали: перед ними абсолютно не дикари из средневековья. Постепенно сильный первоначальный страх отступал, но исчезнуть, конечно же, не мог. А вдруг в вежливом офицере или простодушном солдате проснется дикий зверь? Г. Торнер, хозяин отеля в Инстербурге, в котором несколько недель размещался штаб 1-й армии генерала П. К. фон Ренненкампфа, отмечал непредсказуемость русской натуры, и то, что, несмотря на выражаемое оккупантами добродушие, «нужно было все-таки постоянно держать себя в руках» [28]. Думаю, с этим сложно не согласиться. В целом, оставшиеся граждане поголовно в штыки оккупантов не встречали и старались во многом облегчить себе жизнь, сотрудничая (естественно, с нежеланием) с новыми властями. Например, 30 августа русский кавалерийский отряд появился в Крейцбурге [29]. Горожане встретили его радушно и помогли «с большой охотой… закупить все нужное продовольствие для людей и лошадей» [30]. Но в то же время определенная часть населения, разогретая сообщениями (в массе сильно преувеличенными и ложными) о зверствах русских и патриотическими лозунгами, старалась воспользоваться любым случаем, чтобы навредить врагу. Так, многие нарочно указывали неприятельским разъездам и посыльным неправильные дороги. Во время отступления русских войск мирные (хотя какие же они после этого «мирные»?) граждане нередко оказывали содействие своей армии в изгнании оккупантов. К примеру, обыватели Алленштайна помогали громить русский 13-й корпус, с боем оставлявший город [31]. Таким же образом вели себя жители Тильзита в сентябре 1914 г. (неудивительно, когда в последствие русские войска вновь показались недалеко от города, там произошла паника). В целом подобные действия местного населения, которое «безобидным» вовсе не назовешь, думаю, нужно рассматривать как проявление патриотизма (наши же, также небезосновательно, видели в этом коварство). Даже в сделанном генералом Пантелеевым «Докладе правительственной комиссии, назначенной в 1914 г. для расследования условий и причин гибели 2-й армии ген. Самсонова в Восточной Пруссии осенью 1914 г.» отмечалось среди прочих причин поражения «непринятие надлежащих мер к осмотру пройденного армией пространства, особенно лесов, городов и селений, к задержанию партизан противника и уничтожению средств сигнализации и сношения (телефонов), коими противник пользовался в тылу наших войск» [32]. Нельзя не упомянуть и про дерзкий случай, произошедший в отеле «Дессауэр Хоф» в Инстербурге во время пребывания там штаба 1-й русской армии. Среди обслуги находились два немецких солдата, не успевших отойти вместе со своими частями и потому вынужденных остаться, представившись работниками отеля. Как вспоминал его владелец Г. Торнер: «Когда я однажды утром пришел в отель, на веранде царило большое волнение. Несколько штабных офицеров, среди них граф Шувалов, казалось, уже ждали меня. В возбуждении они сообщили мне, что у одного из них с веранды была похищена папка с документами. Я уверенно, хотя и в вежливой форме, отверг возможность подозрения, что преступником мог быть кто-то из моего персонала. Позже, когда русские были отбиты, Вердехоф, ставший опять немецким солдатом, рассказал мне, что он действительно взял папку с документами, так как предполагал, что в ней находится картографический материал. Но в ней оказались только пара газет и незначительные телеграммы. После этого он уничтожил папку, чтобы не оставлять никаких следов» [33]. Происходили даже глупые случаи. Так, в Нейденбурге один рабочий кинул камень в казачий разъезд, за что тут же был расстрелян [34]. На что рассчитывал этот немец – не понятно. Как в официальных документах, так и в воспоминаниях очевидцев отмечается, что некоторые «мирные» жители убивали одиночных солдат, стреляя им в спины. Это могли быть как одиночные патриотически-настроенные граждане, так и (что более вероятно) немецкие патрули и соединения ландштурма, которые, пользуясь пособничеством местного населения, нападали на русские войска, устраивали засады. Также, как отмечал командир 1-й кавалерийской дивизии генерал В.И. Гурко: «с первых дней кампании нам стало ясно, что противник использует для сбора разведывательной информации все мыслимые способы… Вступив на германскую территорию, мы очень скоро обнаружили, что враг использует для сбора информации местных жителей, в первую очередь – мальчишек школьного возраста, которые во время движения наших частей появлялись на велосипедах у них перед фронтом и на флангах. Первое время мы не обращали на них внимания – до тех пор, пока обстоятельства совершенно ясно не показали нам, ради чего раскатывают вокруг нас эти велосипедисты. Тогда мы были вынуждены отдать приказ открывать по юным самокатчикам огонь (что давало немцев возможность заявлять, будто русские солдаты расстреливали детей – П.К.). Метод передачи информации о наших перемещениях при помощи поджогов я уже упоминал (немцы поджигали стога сена и различные хозяйственные постройки на пути движения русских войск – П.К.). Несколько раз мы ловили германских солдат, переодетых крестьянами или даже женщинами» [35]. А полковник В.Е. Желондковский (офицер 1-й батареи 6-й артиллерийской бригады 15-го корпуса 2-й армии) писал, о том, как сразу же после перехода границы командир батареи пришел в ярость: «Что за безобразие, какие-то немцы шляются вдоль колонны. Наверное считают пушки и солдат. Разведчики, гоните их от колонны. Пошли вон отсюда». Оба немца побежали в сторону прямо по целине, закрывая руками головы от сыпавшихся на них ударов нагаек. Через несколько шагов отошедший в картофельное поле солдат нашел 2 велосипеда, а около них 2 винтовки и патроны в сумках. «Вот видите, что это за немцы, и, почему мы их не арестовали», сокрушался мой командир»[36]. Думаю, впоследствии он старался не допускать таких оплошностей. Таким образом, можно заключить, что в основе поведения немецкого населения лежал страх за собственную жизнь, недоверие к противнику и ненависть к нему, усиленные как активной пропагандой, так и традиционными предубеждениями. Потому многие бежали, спасаясь от вражеских «полчищ». Поведение оставшихся преследовало несколько целей: с одной стороной, минимизировать возможные потери от мародерства и насилия, с другой, оказать тайное сопротивление (его методы были описаны выше), надеясь, что успехи русских армий не будут долгими. Конечно, вскоре выяснилось, что «не так страшен русский, как его малюют», и в некоторых городах устанавливалась более-менее спокойная мирная жизнь, однако страх по поводу непредсказуемости оккупантов сохранялся, и ни о каком доверии речи идти не могло.
Борьба с немецким сопротивлением
Враждебное поведение немецких граждан лишь озлобляло русских нижних чинов и офицеров, взаимное недоверие лишь накаляло ситуацию, что приводило не только к ответным карательным операциям, но и, полагаю, к различным эксцессам. В донесении в штаб фронта 25 (12) августа П.К. фон Ренненкампф отмечал, что «…поступают редкие донесения одиночных выстрелах из селений по войскам. Все селения, откуда стреляют, сжигаются, о чем население оповещено» [37]. К примеру, в районе Хайнрихсвальде [38] немецкий патруль убил несколько гусар и расстрелял ротмистра, за что русские войска подожгли вокзал и два хозяйства возле Британиен. Впрочем, оккупантов также трудно обвинять в излишнем доверии. Живший в Инстербурге О. Хаген утверждал, что: «повсюду русским чудились предательство, саботаж и шпионаж» [39]. Солдаты и офицеры зачастую подозрительно (как видно, не без основания) относились к оставшимся обывателям, боясь получить пулю в спину (некоторые ее все равно получали…), нередко видели во всех шпионов, хотя находили и реальных вражеских разведчиков. Начальник 29-й пехотной дивизии (1-я армия) А.Н. Розеншильд-Паулин в воспоминаниях писал о д. Поппендорф (располагавшейся близ р. Деймы), куда он вместе со штабом перебрался 27 (14) августа: «Часть жителей дер. Поппендорфа и окрестных деревень остались на местах и, как все говорили, занимались шпионажем, сигнализацией и вообще были очень подозрительны. В одной из деревень близ самой позиции поймали собаку, у которой под шерстью была намотана телефонная проволка. В ночь с 17-го на 18-ое августа, когда немцы бомбардировали нашу позицию, за самым расположением штаба дивизии, внезапно загорелся огромный стог сена и в направлении к нему пошли усиленные разрывы тяжелых снарядов» [40]. Однако случалось, что подозрения были излишними. Например, когда в деревню Сантопен вошли части 1-й кавалерийской дивизии, немцы открыли артиллерийский огонь. Один полковник встревожился его предельной точностью и спросил у нескольких стоящих рядом с церковью немцев, есть ли на колокольне германские наблюдатели. Клятвенным заверениям, что там никого нет, полковник не поверил и послал полкового трубача это разведать. Тот стал подниматься, как вдруг в колокольне послышался выстрел. Все решили, что наверху кто-то обнаружен. Полковник впал в бешенство и приказал расстрелять совравших обывателей Сантопена, что было произведено в исполнение немедленно. В это время спустился посланный рядовой и доложил, что там никого нет. Оказывается, он случайно нажал на спуск, когда поднимался наверх [41]. Этот случай как нельзя лучше иллюстрирует недоверие многих русских офицеров к немцам (в основном, думаю, к мужской части населения), которые, в свою очередь, также опасались нас. Хотя доверие выглядело бы глупостью…. Более трагический случай произошел в деревне Абшванген [42]. В ночь на 29 августа пробравшийся сюда немецкий отряд из Кенигсберга устроил засаду, закрыв выезд с площади возами с соломой, и обстрелял штабную машину кавалергардов (полк входил в состав 1-й гвардейской кавалерийской дивизии) [43]. В результате погиб корнет Голынский, несколько человек были ранены, но им удалось скрыться. В ответ кавалергарды оцепили деревню и произвели массовый обыск. Всех, у кого нашли оружие, расстреляли, а их дома сожгли. В итоге пало 65 человек [44] в Абшвангене и 9 в соседних Алменхаузене и Ной-Вальдеке [45]. Впоследствии в память о погибшихбыли установлены специальные обелиски. Однако подобное поведение кавалергардов согласуется с приказом командующего 1-й армией генерала П.К. фон Ренненкампфа. Кроме того, при вступлении в населенный пункт и остановки на ночлег, чтобы обеспечить себе безопасность, русские брали заложников. Эта мера применялась и в ответ на убийства. Так, по воспоминаниям немки Бетти Клаус, в Хайнрихсвальде за расправу над солдатом (его преследовали на велосипедах и застрелили) ротмистр собрал на площади 100 жителей города и пригрозил их наказать, если не будет выдан убийца. Пастор Мертенс через переводчика уговорил отпустить женщин и детей, но ротмистр стоял на своем и даже обещал повесить двух мужчин. Кровопролития удалось избежать: один немец, учитель Грау, попытался взять на себя вину. Русский офицер, удивленный храбростью немца, отпустил его. Но все же 31 человека били кнутом [46]. Приказы об ответных карательных рейдах в общей массе нельзя назвать варварскими, однако полностью оправдывать их тоже не стоит (особенно случай в Абшвангене). Подобным образом поступали все армии мира во все времена. Судите сами: военное время, неприятельский город (или деревня) оккупирован, в нем гремят какие-то выстрелы, несмотря на приказ сдать оружие. Что же делать? Вот именно. Довольно сложно воевать, имея в тылах недоброжелательно настроенное население. Из выше приведенных случаев видно, что опасения офицеров были абсолютно не напрасны, а потому приходилось быть жестким по отношению к мирным гражданам. Конечно, случались и досадные ошибки и перегибы, как в том же Сантопене, оплаченные кровью невинных людей. Но война есть война. Согласитесь: грань между «строгой дисциплиной» и жестокостью довольно прозрачна. Труднее оценить эффективность действий русских войск. На дальнейших примерах будет видно, что в ряде городов удавалось установить стабильные оккупационные режимы, однако полностью прекратить эксцессы и заставить немцев подчиняться так и не получилось. Если в августе - сентябре командование 1-й армией (да и 2-й тоже) в меньшей степени озадачивало себя проблемой выстраивания отношений с местным населением, то осенью 1914 г. русские офицеры не желали повторять подобную ошибку. В середине ноября командующий 10-й армии генерал Ф. В. Сиверс издал подробный приказ, в котором регламентировались действия русских частей с учетом уже имевшегося опыта. В нем в частности говорилось:
«1. Ввиду явно враждебного к нам отношения немецкого и еврейского населения, удалять всех жителей немцев и евреев мужского полка рабочего возраста вслед за отступающим неприятелем;
2. Тщательно осматривать госпиталя больницы, поручая это дело офицерам, объявлять военнопленными всех находящихся там здоровых и отправлять их немедленно в тыл;
3. Брать в крупных населенных пунктах заложников из числа наиболее зажиточных почетных жителей немцев, объявляя им и местному населению, что заложники отвечают жизнью за всякое проявление враждебности к нашим войскам
4. За малейшее проявление враждебности местных жителей к нашим войскам налагать чувствительные контрибуции властью старших начальников до начальников дивизий включительно
5. Принимать меры предосторожности в ограждение себя от присущего германцам вероломства (обыски, осмотры погребов и печей, воспрещение выхода из домов от наступления темноты до рассвета, недопущение выезда и въезда в населенные пункты, воспрещение работать в поле и лесу)
6. За выдачу жителями скрытых станций радиотелеграфа, подземных проводов, телефонов, стоянок воздухоплавательных аппаратов немедленно выдавать крупные денежные награды за счет взыскиваемых контрибуций
7. В самой широкой мере применять административную войсковую реквизиции, преследуя мародерство со всею строгостью закона
8. Излишек собранных или обнаруженных в складах запасов выводить в Россию…
10. Имущество частных лиц, проявивших враждебные действия против нас уничтожать немедленно
11. Всякое казенное имущество… если его нельзя вывести, уничтожать или приводить в полную негодность» [47].
В целом, стоит признать: здесь предписывались во многом те же самые меры, которые предпринимались войсками ранее. Другое дело - отношение к противнику стало жестче, и причина тут, кажется, кроется не только в порою печальном опыте общения с пруссаками в течение первого месяца войны и озлобленности за августовские поражения, но и в общем падении уровни дисциплины в позиционный период войны. Впрочем, осенью русские войска заняли достаточно небольшую часть Восточной Пруссии и в меньшей степени контактировали с обывателями, подавляющее число которых бежало, боясь повторения русской оккупации.
Гумбиннен, Инстербург и Тильзит как примеры русской оккупации
Для того чтобы лучше разобраться в сложившихся взаимоотношениях между русскими военными и немецкими обывателями, следует подробнее рассмотреть жизнь в отдельных городах Восточной Пруссии, попавших под русскую оккупацию. Начнем с уже упомянутого Гумбиннена. По воспоминаниям очевидицы, вечером 19 августа все население собралось в старогородской кирхе, где была проведена последняя служба. В сам Гумбиннен русские вошли 23 августа (по другим сведениям – 20-го). Многие жители спешно покинули город, бросая телеги с пожитками. На столах в некоторых домах даже оставался недоеденный обед. Все бежали в сторону Инстербурга и Кенигсберга, веря слухам о жестокости врага. Один обыватель вспоминал: «Дорога была забита людьми, среди них – стада скота, нельзя было разобрать, где военные, где мирные жители» [48]. «В Гумбиннене царил беспорядок», – заключила приехавшая в город в конце августа сестра милосердия великая княжна Мария Павловна, кузина императора Николая II. «Внешне немногие дома пострадали; на первый взгляд аккуратные немецкие кирпичные строения казались чистыми и нетронутыми. Но внутри все было иначе: не было ни одной неразграбленной квартиры. Покосившиеся двери были раскрыты, замки взломаны, посудные шкафы зияли пустотой, одежда разбросана по полу, глиняная посуда и зеркала лежали разбитыми, мебель перевернута и проткнута штыками» [49]. Не нужно забывать, что жители покидали город в спешке и вряд ли оставляли свои квартиры в полном порядке. Солдаты с любопытством рассматривали и присваивали валявшееся на улицах вещи (иногда совсем ненужные предметы). Даже кузина императора взяла новенький кофейник и довольно долго пользовалась им. Губернатором города был назначен преподаватель местной гимназии профессор Мюллер. В 1915 году он выпустил книгу «Три недели русского правления в Гумбиннене», где отмечал, что русские войска вели себя дисциплинированно, мягко относились к немногим оставшимся горожанам [50]. Немцы ожидали увидеть настоящих зверей, поэтому неудивительно, что, столкнувшись с врагом в действительности, гумбинненцы почувствовали разницу между рисуемым пропагандой и реальным образом русского солдата. Во время оккупации в городе были открыты магазины, выручку от которых Мюллер хранил у себя, чтобы вернуть законным владельцам, собрался магистрат, и появились новые полицейские, которым предписывалось следить за порядком [51]. Следующий город, о котором пойдет речь, – Инстербург [52]. О первых разъездах, появившихся здесь, писал в воспоминаниях владелец отеля «Дессауэр Хоф» Г. Торнер: «В понедельник, 24 августа, около 8 часов утра, в город вступили первые казачьи патрули. Держа карабины наизготовку на коленях, они опасливо всматривались в дома в страхе, что в них начнут стрелять» [53].
Уже на следующий день губернатором города назначили доктора М. Бирфройнда. Был организован специальный «отряд самообороны», которому без оружия предписывалось следить за порядком. Вскоре, насколько оказалось возможным, наладили работу местной администрации. Кроме того, как вспоминал член управления города Отто Хаген: «Чтобы обеспечить безопасность русских, потребовали выставить заложников, сначала это было 3 человека, потом их число заметно возросло. Эти заложники жили в ратуше взаперти, менялись каждые 24 часа и гарантировали своей жизнью лояльность населения»[54]. О первых впечатлениях от Инстербурга писал офицер штаба 1-й армии П.А Аккерман: «Очень красиво и благоустроено, масса зелени. Отличные постройки; особенно ласкает глаза масса изящнейших особняков по улице, на которой мы живем. Кое-какие магазины открыты; цены не дешевые, но многие купцы, видимо, выехали. Вообще, город кажется будто вымершим, хотя чувствуется, что это только извне. За наглухо спущенными шторами и даже железными решетками жалюзи есть жизнь…»[55]. С другой стороны, офицер А. Невзоров, вступивший вместе со своей ротой в город 24 августа, писал, что «в Инстербурге осталось много жителей, которые высыпали на улицу при нашем входе… когда мы шли по главной улице, то какие-то жители немцы разбили большое окно магазина и оттуда стали приносить нам пиво, шоколад, печенье и еще что-то, не забывая, при этом и себя. К себе тащили все. Впоследствии, ограбление этого магазина было приписано «русским дикарям», хотя у нас ни один солдат не вышел из строя при прохождении города» [56]. «Русские солдаты, – отмечал Отто Хаген, – вели себя преимущественно дисциплинированно, после того как несколько мародеров в первые дни были приговорены главнокомандующим к расстрелу» [57]. Порядок в городе держался именно на генерале П.К. фон Ренненкампфе, чей штаб вскоре разместился здесь. Уже 27 августа вышел приказ, согласно которому «всем лицам, занимающимся каким-либо ремеслом, а особенно тем, кто производит продукты питания, еще раз предлагается открыть свои предприятия и работать при любых обстоятельствах… Лавки, которые после публикации этого распоряжения будут обнаружены закрытыми, будут немедленно официально открыты, и продажа товаров будет производиться членами городской обороны» [58]. Затем последовало распоряжение, чтобы 1 рубль принимался по курсу в 2,5 марки (впоследствии курс был понижен до 2,00 марок) [59], магазины работали с 8 до 18 ч., а цены на товар не превышали те, которые существовали до прихода русских войск [60]. Последнее оказалось необходим: даже П.А. Аккерман отмечал, что в городе все дорого, и, наверное, немалую роль в этом сыграли спекулянты взвинтившие цены. Новые власти заботились и о пропитании местного населения. Согласно имеющимся сведениям, во дворе бойни бесплатно раздавалось мясо [61]. Однако одновременно проводились реквизиции для нужд армии. В Инстербурге текла фактически нормальная жизнь, по крайней мере, насколько таковая возможна в военное время. Кавалергард В.Н. Звегинцов, побывавший здесь в начале сентября, впоследствии вспоминал: «Город был в полном порядке. Гостиницы, рестораны и большинство магазинов были открыты и бойко торговали…»[62]. В мемуарах вл. кн. Марии Павловны о жизни в Инстербурге говорится как о вполне спокойной: «Несколько магазинов располагалось на городской площади, недалеко от нашего госпиталя. Вокруг концентрировалась жизнь Инстербурга. …площадь была заполнена народом, как обычно. Там и сям стояли телеги, прогуливались офицеры, проезжали конные ординарцы» [63]. Любопытно, что в отеле «Дессауэр хоф», где располагался штаб 1-й армии, за обслуживание в ресторане офицеры должны были не только платить, но и давать чаевые. Согласно воспоминаниям Г. Торнера, офицеры русского генерального штаба называли Инстербург городом цветов [64]. А 5 сентября здесь прошел парад русской гвардии. В нем участвовала одна кавалерийская бригада, которая убыла с фронта, чтобы вступить в распоряжение коменданта крепости Ковно. Как писал очевидец В. Н. Звегинцов: «Много народа собралось вокруг посмотреть на невиданное зрелище. Раздалась команда. Под звуки полковых маршей генерал-от-кавалерии фон Ренненкампф обходил строй, здоровался с полками и благодарил их за боевую работу. По окончании молебна перед строем были вызваны представленные к Георгиевским крестам и медалям Кавалергарды и Конногвардейцы и командующий армией Именем Государя Императора роздал первые боевые награды. По окончании церемониального марша, полки разошлись по квартирам под звук трубачей и вызванных песенников» [65]. Г. Торнер позднее вспоминал: «Во время этого марша я стоял с Хасфордтом на входе в отель и спросил его, что Ренненкампф прокричал солдатам, на что Хасфордт ответил: «Пруссия разбита! Вперед на Кенигсберг!». Вскоре после этого всем офицерам было приказано собраться в ресторане отеля, где Ренненкампф зачитал им телеграммы о больших успехах в борьбе с немцами, в ответ на что все разразились восторженными криками «Ура» [66]. Здесь Г. Торнер или Хасфордт путает: успехи были в борьбе не с немцами, а с австрийцами. Командующий 1-й армией прекрасно знал о разгроме войск Самсонова. Что касается «Вперед на Кенигсберг!», то П.К. фон Ренненкампф еще накануне писал командующему фронтом Я.Г. Жилинскому о том, что после успехов в Галиции необходимо перейти в наступление [67]. В данном контексте командующий 1-й армией на параде, скорее всего, имел в виду, что Пруссия в итоге будет разбита, а русские войска обязательно войдут в Кенигсберг. К сожалению, это так и осталось красивыми словами… Тем не менее, оккупационная жизнь в Инстербурге вряд ли походила на идиллию. Тот же П.А. Аккерман отмечал, что «особенно угнетающе действует все то же отсутствие воды и света» [68]. Водокачка была выведена из строя при отходе самими германцами, попытки же 28 августа ее отремонтировать обернулись взрывом и гибелью семи немцев, а также смертью одного и ранением двух русских. Через несколько дней водокачку не на полную мощность все же удалось запустить. Во взаимоотношениях с населением тоже не все складывалось гладко. Опасный случай произошел 7 сентября, когда в одном из домов прозвучал выстрел. На следующий день появился приказ: «Прогремит выстрел из какого-либо дома, будет сожжен дом; прогремит еще один выстрел, будут сожжены все дома на улице; прогремит третий выстрел, будет сожжен весь город» [69]. Эти меры кому-то могут показаться слишком строгими, но они были вынужденными и, как видно, действенными (выстрелы больше не звучали), и ни в коем случае не следует считать подобное зверством: любая неосмотрительность могла стоить П.К. фон Ренненкампфу жизни. Впрочем, штаб 1-й армии охраняли надежно. Здание отеля «Дессауэр Хоф», где тот размещался, окружала цепь часовых. Г. Торнер рассказывал в воспоминаниях: «…Я получил четкий приказ лично сообщить магистрату, что никто не имеет права передвигаться в зоне оцепления вокруг моего отеля. Вследствие этого Хасфордту и мне приходилось следить за тем, чтобы приводить в отель подсобных рабочих, когда они подходили к часовым. Однако при непрерывной работе в отеле не всегда было возможно вовремя забирать моих людей. Поэтому временами часть людей, иногда до половины, не пропускали через оцепление»[70]. Попытки добиться от русского командования выдачи пропусков ни к чему не привели. Личный адъютант командующего армией фон Герберль, если верить Г. Торнеру, согласился на выдачу только четырех пропусков, объясняя это личной ответственности в случае каких-либо происшествий. Думаю, следует остановиться подробнее на пребывании в «Дессауэр хоф» штаба 1-й армии. Как вспоминал Г. Торнер: «Поначалу в моем отеле все шло гладко. Обслуживать из-за недостатка квалифицированного персонала было сложно, тем более что отель был занят сверху донизу» [71]. Завтрак подавался уже в 6 часов утра. Сам Г. Торнер обслуживал командующего армией, его узкое окружение и буфет. Остальных кормила специальная русская кухня. Ресторан в отеле работал не до 24 ч., как того требовал П.К. фон Ренненкампф, а дольше, до 2-3 ночи, т.к. многие офицеры подолгу засиживались, беседуя и попивая шампанское. Говоря о питании, Г. Торнер отмечал: «Крестьяне поставляли все, что было возможно, так что в магазинах хватало мяса, птицы и масла, и очень дешево. Русские даже подвозили мясо прямо в отель, так что и мой персонал был накормлен…. Я также закупил много консервов, которые отдавались большей частью даже ниже закупочной цены. Не было только сахара и копченого окорока» [72]. Но запросы оккупантов этим не ограничивались. Владелец отеля вспоминал: «Вскоре… мне сообщили, что командование войсками считает нежелательными офицерские попойки и я должен это учесть. Я оказался перед большой дилеммой, потому что офицеры потребовали от меня даже того, чтобы их обслуживали дамы. Чтобы избежать бесконечных приставаний по этому поводу, в один прекрасный день я выполнил их пожелание. Дамы как раз приступили к своей работе, когда в ресторане появился Ренненкампф. Они подошли и к нему, чтобы спросить, не желает ли он чего-нибудь. Но едва генерал услышал, что дамы взяли обслуживание на себя, он накричал на них: «Что? Бабское обслуживание? Пошли вон!»[73]. Тему «дамского обслуживания» не опустил в воспоминаниях и П.А. Аккерман: «Я думаю, не буду далек от истины, если скажу, что как горничные они были очень плохи, и почти убежден, что такого рода службу им пришлось нести впервые… Непосредственно вслед за появлением этого элемента по всему зданию гостиницы пошли разговоры: пикантно-фривольный обмен впечатлений и изложение разных ощущений в устах одних и слово осуждения у других. Нет надобности и говорить, я думаю, что штабные остались при денщиках, а услугами горничных, и притом самыми разнообразными, пользовалась исключительно свита генерала, как говорили, не только низшие – молодые, но и люди более высоких чинов и почтенного возраста» [74]. Нельзя не упомянуть про ряд случаев, когда денщики воровали еду с кухни, а официанты, чьи нервы были взвинчены до предела, препирались с русскими из-за их наглости. Однажды во время подобной ссоры одного немца из членов персонала депортировали в Россию за оскорбление офицеров. Понятно, что жили германцы в постоянном страхе (как и по всей оккупированной территории), боясь вызвать немилость у «непредсказуемых» русских, но, в общем, следует признать: отношение к обслуге было достаточно мягким. Тот же Г. Торнер вспоминал, что его и помощника Хасфордта русские офицеры часто приглашали вместе выпить: «придя в хорошее расположение духа, они уверяли, что не виноваты в том, что идет война, и что они только вынужденно ведут войну с нами…. Некоторые из русских офицеров тоже были очень доверчивы. Они рассказывали мне о своих поместьях в России» [75]. Во время отхода из Восточной Пруссии в сентябре 1914 г. П.К. фон Ренненкампф, предполагая вернуться через две недели, так и не заплатил владельцу «Дессауэр хоф» за обслуживание. Русские войска покинули город 11 сентября [76]. Ближе к вечеру здесь появились первые германские разъезды. Впоследствии в мемуарах начальник штаба 8-й немецкой армии генерал Э. Людендорф признал: «В августе и сентябре многие русские части вели себя при вторжении в Восточную Пруссию образцово. Винные погреба и склады охранялись. Ренненкампф поддерживал в Инстербурге строгую дисциплину» [77]. А что же в это время происходило в таком восточнопрусском городе, как Тильзит [78]? Первый конный отряд кирасиров Ее Величества под командованием штабс-ротмистра Чебышева появился здесь 23 августа [79], другой – вошел в город на следующий день. Это, скорее всего, был разъезд 3-го эскадрона Кавалергардского полка, возглавляемый поручиком флигель-адъютантом князем К.А. Багратионом-Мухраниским [80]. Он встретился с обербургомистром Полем и бургомистром Роде с требованием предоставить овса лошадям и несколько сортов сыра. А 25 августа, согласно донесению П.К. фон Ренненкампфа в штаб фронта: «вечером Тильзит вошла пограничная стража, мосты целы, захвачены телеграфные, телефонные аппараты, корреспонденция. Приказал пограничникам охранять мосты до прихода полка 53-й дивизии» [81]. Полностью город оккупировали 26 августа. Жители встретили неприятеля мирно. Комендант полковник Богданов [82] прибыл сюда через два дня. Согласно военному положению выход из домов после 9 часов вечера запрещался. На город наложили контрибуцию в размере 50 000 марок. Сельскому населению разрешалось въезжать и выезжать из Тильзита. Также новые власти пытались бороться с пьянством: запрещалось отпускать спиртное русским унтер-офицерам и солдатам. О любых злоупотреблениях с их стороны следовало докладывать коменданту. Интересно, с пьянством старались бороться по всей оккупированной территории. Например, после того, как 9 августа русские заняли Ширвиндт, одним из первых стал приказ разбить все бутылки с вином [83]. Попутно заметим, что не во всех городах удавалось успеть уничтожить спиртное или во время взять винные погреба под охрану. В Сольдау, например, как писал З.Г. Френкель: «Большинство магазинов на главных улицах были раскрыты и разбиты. Всюду люди запасались вином, утоляли жажду пивом. Кое-где уже встречались пьяные… Вечером… я стал свидетелем неожиданной сцены. Когда в 9 часов вечера по обычному сигналу трубача солдаты собирались на вечернюю молитву и последовала команда снять шапки, в нескольких местах слышались брань, пьяные возгласы. Солдаты оставались в шапках. Было немало пьяных» [84]. Но вернемся к рассказу об оккупационном режиме в Тильзите. В городе были открыты школы, работали рестораны, кафе, торговали в магазинах и на базаре. Любопытен приказ, согласно которому «с учетом мирного поведения населения» курс рубля снижался с 2,86 до 2,50 марок, при том что марка равнялась примерно 47 копейкам [85]. Уже цитировавшийся выше П.А. Аккерман вспоминал, что, когда он приехал в Тильзит в первый раз, ему показалось, будто город занят немцами: «Масса публики [86]; магазины все открыты; трамвай в полном ходу. Ни одного военного нашего не встретилось пока… Как-то от сердца отлегло, когда на площади… мы чуть не попав под трамвай, – налетели на взвод пограничной стражи» [87]. Следует признать: оккупационный режим установился довольно мягкий, а культуру русских офицеров отмечали многие обыватели. Хотя были и свои «шероховатости» в отношениях с мирными гражданами. К примеру, полковник Богданов приказал сдать велосипеды под страхом военно-полевого суда [88]. Но чтобы понять смысл этого распоряжения, вспомним описанный выше случай, когда около Хайнрихсвальде, кстати, находящегося поблизости от Тильзита, неизвестные на велосипедах убили русского солдата, или же рассказ В.И. Гурко о самокатчиках [89], шпионивших за войсками. 13 сентября отступавшие через город части 270-го пехотного полка были здесь окружены. Причем вечером кто-то ударил в набат и сами жители - до того приветливые и добродушные - стали обстреливать русских солдат [90]. Некоторым удалось прорваться, однако большинство либо героически погибли, либо попало в плен. Павших похоронили на «Лесном кладбище» [91], которое являлось одним из самых крупных захоронений времен Первой мировой войны в Восточной Пруссии [92].
Список литературы:
[1] Не будем забывать, что тогда же, в августе 1914 г., французские армии на некоторое время также вторглись на территорию Германии.
[2] Восточно-Прусская операция: сборник документов. М.: Воениздат, 1939. С. 252.
[3] Первый вариант предлагаемой статьи был опубликован: Пахалюк К. Восточная Пруссия, 1914-1915. Неизвестное об известном. Калининград, 2008;
[4] В этом плане показателен следующий эпизод. Первые русские разъезды на немецкой территории появились уже 3 августа, т.е. через два дня после объявления войны. Кн. Вера Константиновна вместе с родителями и братом возвращавшаяся в Россию вспоминала о том, как их везли до русской границы: «Из Эйдткунена ехали мы на двух автомобилях… Неожиданно машина резко остановилась. Дверь распахнулась и наш часовой испуганным голосом закричал «Казаки идут!». Немедленно нас высадили буквально в канаву у обочины шоссе, ведущего к Вержболову… Проехали повозки с беженцами. На другой стороне шоссе, как раз напротив нас стоявший перед своим домиком, крестьянин посоветовал нам поскорее уходить от казаков»
[5] Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914 – 1918 гг. М.- Минск, 2005. С. 53. Это подтверждается и русскими источниками. К примеру, см.: Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С. 63.
[6] Ныне г. Гусев Калининградской области.
[7] Ныне г. Правдинск Калининградской области.
[8] Майор Диккерт, генерал Гроссман. Бои в Восточной Пруссии.: Обширный документальных репортаж о военных событиях происходивших в Восточной Пруссии. Калининград: Областной историко-художественный музей, 1999. С.13.
[9] См.: Германия. Военный обзор военных областей. / Под ред. Л.А. Шванка. СПб., 1898. С. 91-92, 174-175.
[10] См.: Кретинин Г. Август четырнадцатого «Очерки истории Восточной Пруссии». Калининград, 2002. С. 348-350.
[11] Успенский А.А. Восточная Пруссия – Литва. 1914-1915 гг. Каунас, 1932. С. 25.
[12] Великий князь Гавриил Константинович. В мраморном дворце. М., 2001. С. 224
[13] Впоследствии известный военный деятель. Будучи командующим Московским округом, в августе 1917 г. выступил против Корниловского мятежа, поддержав Керенского. Затем вошел в состав Директории (Совета пяти) и четвертого коалиционного временного правительства в качестве военного министра. С декабря 1918 г. был военным специалистом в Красной Армии, находился на различных должностях, преподавал в военных академиях. В 1938 г. репрессирован. В 1956 г. реабилитирован посмертно.
[14] Ныне г. Элк (Польша);
[15] Верховский А.И. На трудном перевале. М., 1959. С. 32.
[16] Сергеевский Б.Н. Пережитое, 1914. Белград, 1933. С. 42.
[17] Панаиот В. Мобилизация и начало войны 1914 г. (Воспоминание) «Военная быль». Париж, 1959. № 37. С. 22.
[18] Кретинин Г. Август четырнадцатого «Очерки истории Восточной Пруссии». Калининград, 2002С. 352.
[19] Как тут не вспомнить следующий эпизод. В начале сентября 1914 г. во время тяжелых боев, когда немецкая военная машина на полном ходу неслась к Парижу, Франция обратилась к России с фантастической просьбой прислать несколько корпусов для защиты Парижа. Эта информация просочилась в газеты, и одни из них опубликовали статьи, будто 500 000 казаков уже прибыли. Некоторые «свидетели» изображали их в длинных ярко расшитых шинелях и меховых шапках, с луками и стрелами. Прямо описание гравюр 16-го века. И главное – публика верила (Шамбаров В. За веру, царя и Отечество! М., 2004. С. 201).
[20] См.: Ян П. «Русского – пулей, француза – в пузо!» «Родина». 2002. № 10. С. 39.
[21] Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века. М.:РОССПЭН, 2006. С. 63; Пахалюк К. Русские туристы в Германии в августе 1914 г. «Рейтар». 2010. № 3. С. 161 - 168.
[22] Френкель З.Г. Записки о жизненном пути «Вопросы истории». 2007. № 1. С. 80.
[23] См.: Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С.63
[24] Ныне г. Правдинск Калининградской области. Это тот самый город, около которого в 1807 г. русская армия генерала Л.Л. Беннигсена потерпела сокрушительное поражение от войск Наполеона.
[25] Гоштовт Г. Кирасиры Его Величества в Великую войну. Париж, 1938. С. 101.
[26] Кассина Т., Сечкин Д. Инстербург, август четырнадцатого «Надровия». Черняховск, 2003. № 3. С. 18.
[27] Гасбах А. Август четырнадцатого: (Трагедия 2-й рус. армии под Сольдау) «Часовой». 1974. № 578. С. 4.
[28] Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3. С. 33.
[29] Ныне пос. Славское Калининградской области.
[30] См.: Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С. 71.
[31] См.: Головин Н.Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Прага, 1926. С. 269; Фукс В. Краткий очерк операции Наревской армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии в Августе 1914 г. «Военный сборник». Белград, 1923. В. 4. С. 137.
[32] Восточно-Прусская операция: сборник документов. М.: Воениздат, 1939. С. 559 – 560.
[33] Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3.. С.34.
[34] Головин Н.Н. Из кампании 1914 г. на русском фронте. Начало войны и операции в Восточной Пруссии. Прага, 1926. С. 340.
[35] Гурко В.И. Война и революция в России. М., 2007. С.48.
[36] Желондковский В.Е. Воспоминания полк. Желондковского об участии в действиях XV корпуса во время операции армии ген. Самсонова «Военный сборник». Белград, 1925. № 7. С. 272.
[37] См.: Восточно-прусская операция: сборник документов. М.: Воениздат, 1939. С. 219.
[38] Ныне г. Славск Калининградской области.
[39] Хаген О. Русские в Инстербурге «Надровия». 2003. № 3. С. 12.
[40] Розеншильд-Паулин А. Из дневника и записок. Ген.Лейт. Розеншильд-Паулин (1914-16 гг.) «Военно-исторический вестник». 1956. № 8. С. 13.
[41] См.: Литтауэр В. Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911 – 1920. М., 2006. С. 152.
[42] Ныне пос. Тишино Калининградской области.
[43] См.: Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С. 67.
[44] Приходилось встречать цифру и в 61, и в 47 погибших.
[45] Debnen M., Raschdorff W. Heldenfriedhoefe in Ostpreußen. Koenigsberg, 1939. S. 26; Восточно-Прусская операция: сборник документов. М., 1939. С. 227; Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С. 67.
[46] Кенть В. Русские войска в Хайнрихсвальде в 1914 году // Славские новости. 1995. 17 окт. С. 3.
[47] РГВИА Ф. 2144 Оп.2. Д. 1.
[48] Иванов А. Гумбиннен – Гусев. Калининград, 2000. С. 73.
[49] Романов М.П. Воспоминания великой княжны. М., 2007. С. 173.
[50] См.: Епанчин Н.А. На службе у трех императоров. М., 1996. С. 409.
[51] Адамов Б. Краеведческие конференции, круглые столы и слеты (2004-2006) // Калининградские архивы: Материалы и исследования. Науч. сб. Калининград, 2007. В. 7. С. 230.
[52] Ныне г. Черняховск Калининградской области
[53] Торнер Г.. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3. С. 21.
[54] Хаген О. Русские в Инстербурге «Надровия». 2003. № 3. С. 10.
[55] Цит. по: Аккерман П. Месяц в штабе армии «Голос минувшего». 1917. № 9-10. С. 317.
[56] Невзоров А. Начало первой Великой войны 1914 года «Военная быль». 1966. № 79. С. 5.
[57] Хаген О. Русские в Инстербурге «Надровия». 2003. № 3. С. 10.
[58] См.: Кассина Т., Сечкин Д. Инстербург, август четырнадцатого «Надровия». 2003. № 3. С. 16.
[59] Кассина Т., Сечкин Д. Инстербург, август четырнадцатого «Надровия». 2003. № 3. С. 17. Отметим, что официальный обменный курс устанавливался приказом Верховного Главнокомандующего
[60] Кретинин Г. Август четырнадцатого «Очерки истории Восточной Пруссии». Калининград, 2002С. 358.
[61] См.: Кассина Т., Сечкин Д. Инстербург, август четырнадцатого «Надровия». 2003. № 3. С. 15.
[62] Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С. 73.
[63] Романов М.П. Воспоминания великой княжны. М., 2007. С. 175.
[64] См.: Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3.. С. 23.
[65] Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С. 74.
[66] Торнер Г. Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3.. С. 34.
[67] См.: Восточно-Прусская операция: сборник документов. М., 1939. С. 332.
[68] Цит. по: Аккерман П. Месяц в штабе армии «Голос минувшего». 1917. № 9-10. С. 319.
[69] Кретинин Г. Август четырнадцатого «Очерки истории Восточной Пруссии». Калининград, 2002. С. 358.
[70] Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3.. С. 25.
[71] Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3. С. 23.
[72] Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3.. С. 24.
[73] Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3. С. 31.
[74] Аккерман П.А Месяц в штабе армии «Голос минувшего». 1917. № 9-10. С. 320.
[75] Торнер Г. Отель переживает мировую войну «Надровия». Черняховск, 2003. № 3. С. 30.
[76] Чебуркин Н. Инстербургский парад «Балтийский альманах». Калининград, 2002. № 3. С. 22.
[77] Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914 – 1918 гг. М.- Минск, 2005. С. 71.
[78] Ныне г. Советск Калининградской области, тот самый город, где в 1807 г. был подписан знаменитый мирный договор между.
[79] Рубец И.Ф. Конные атаки Российской Императорской Кавалерии в первую мировую войну «Военная быль». Париж, 1964 № 68. С. 16.
[80] См.: Звегинцов В.Н. Кавалергарды в великую и гражданскую войну. 1914-1920 год. Таллин, 1936. С. 60. Кстати, князь был мужем княгини Татьяны Константиновны Романовой, дочери великого князя Константина Константиновича (известного поэта К.Р.). Любопытно, что он приходится внучатым племянником императору Александру I, который в 1807 г. заключил в этом самом городе известный Тильзитский мир.
[81] См.: Восточно-Прусская операция: сборник документов. М.: Воениздат, 1939. С. 222.
[82] Восточно-Прусская операция: сборник документов. М.: Воениздат, 1939. С. 354. Хотя в некоторых краеведческих статьях Богданова, видно по ошибке, называют подполковником.
[83] Великий князь Гавриил Константинович. В мраморном дворце. М., 2001. С. 224.
[84] Френкель З.Г. Записки о жизненном пути «Вопросы истории». 2007. № 1. С. 83,84.
[85] См.: Шпылева А. Осень четырнадцатого «Вестник». Советск, 1995. 12 янв
[86] Хотя все же многие жители покинули город. См. Игнатов Г. В годы первой мировой «Вестник». Советск, 2002. 9 июля. С. 3.
[87] Аккерман П. Месяц в штабе армии «Голос минувшего». 1917. № 9-10. С. 330 – 331.
[88] См.: Адамов Б. Первой мировой посвящается… «Гражданин». 1996. 22-28 авг.
[89] Самокатами (или бициклетами) тогда называли велосипеды с колесами одного диаметра. См.: Беловинский Л.В. Иллюстрированный энциклопедический историко-бытовой словарь русского народа. М., 2007. С. 80.
[90] См. подробнее: Пахалюк К. Русские в Тильзите в 1914 г. «Рейтар». 2010. - № 2.
[91] Игнатов Г. Указ. соч. С. 3. Помимо погибших (русских и немцев) 13 сентября, здесь впоследствии хоронили и пленных, умерших во время пребывания в военном лазарете в Тильзите.
[92] См.: Пахалюк К. Восточная Пруссия, 1914-1915. Неизвестное об известном. Калининград, 2008. С. 116
Продолжение следует...
| Предыдущее: | Жемчужины в имперской короне |
| Следующее: |
Русский оккупационный режим в Восточной Пруссии в 1914-15 годах. Часть вторая |
| Лучшее по просмотрам: | Кто развязал Первую Мировую войну |
| Последнее: | Оболганная война, еще раз к 100-летию окончания Первой мировой |
