Сепаратизм в Белом движении на Юге России. Часть первая.



Автор: Алексей Казначеев
Дата: 2009-04-10 22:31
     О сепаратизме вообще
     В эпоху, когда на всем пространстве огромной империи царила анархия и самоуправство, многие предприимчивые политиканы, руководствуясь своими амбициями, принимались за создание «независимых государственных образований» (Украина, Польша, Грузия, Эстония, Финляндия). Именно в таких условиях приходилось вести борьбу белым генералам, настроенным на объединяющую политику под лозунгом «Единой и неделимой, Великой России». Разбросанным по окраинам, им приходилось сталкиваться и с уже отделившимися новыми государствами, поддержанными «союзниками» или Германией, и с начинающими отчленяться новообразованиями. Естественно, что русскоцентристский патриотический лозунг белых, сражавшихся за Россию в тех границах, в которых они ее видели до прихода захвата большевиками власти, не устаивал ни тех, ни других. Часто это заканчивалось открытой пассивной или активной борьбой (с грузинами, петлюровцами). Реже – вынужденным сотрудничеством, зависящим от положения на фронте. Таким образом, и в среде советских историков, и в белоэмигрантской историографии признавалось, что политика белого руководства относительно новообразованных государств являлась одной из важнейших причин их поражения. Не менее важным был и «внутренний» фактор – фактор сотрудничества с казачьими образованиями, стремившимися как минимум к «широкой автономии», как максимум – к полной независимости. Степень созидательности и конструктивности этого сотрудничества полностью зависела от положения на фронте: удачи белых армий гарантировали относительное затишье «самостийников», а поражения вызывали всплеск активности этих центробежных сил. Так было всегда и на всех фронтах.
     На Северо-западе генералу Юденичу пришлось вести военную и политическую работу с постоянной оглядкой на новообразовавшиеся Эстонию, Латвию и в меньшей степени Финляндию, которые готовы были терпеть у своих границ белые войска лишь при посредничестве стран Антанты и при обязательстве признания белыми их независимости (которые Юденич дать, естественно, не мог). Дальнейшая судьба белых на Северо-западе сложилась трагично. После зимних неудач под Пулковскими высотами, откатываясь с боями назад, войска Юденича отошли к границам Эстонии. Уже в это время правительство Эстонии, увидев, что поражение остатков белых неминуемо, заключило с Советской Республикой перемирие, а затем и мир. «Большевики признавали независимость республики, но с условием (оговоренным отдельным пунктом) что Эстония отказывается от предоставления своей территории для Белых правительств и армий». Таким образом, остатки войск Юденича, вынужденные перейти эстонскую границу, были интернированы. Бойцы Северо-Западной армии содержавшейся в ужасных условиях не то военнопленных, не то рабов, которых сгоняли на лесозаготовки и торфяники.

На фото: Генерал Николай Николаевич Юденич в штабе
 
   
Во время осенних поражений армий Колчака в 1919 году «проснулись» дремавшие доселе сибирские «самостийники» эсеровского толка, мечтавшие видеть Сибирь как отдельное государство. Активировал свою деятельность тогда атаман Семенов, видевший Дальний Восток отдельным государством под протекторатом Японии . Но, доставляя неприятности Колчаку, критикуя его, дискредитируя его власть, ставя его под пресс своей пропаганды, все эти самостийники вскоре сами попадали под пресс, только уже чекистский.

На фото: Генерал Григорий Михайлович Семенов

 
     
Не менее сложным было положение на Юге…  
Возглавив Добровольческую армию весной 1918 года, которая вела упорную борьбу с десятикратно превосходящим противником, генерал Деникин, наверняка предполагал, что в ближайшей перспективе его войска должны были соприкоснуться с далеко недружелюбными Грузией и Азербайджаном. И когда это случилось, то не обошлось без эксцессов, которые ознаменовали ряд боев за Новороссийскую область у Черноморского побережья, которую Грузия, без особых на то оснований, считала своей. Позже, осенью 1919 года, когда под Орлом Добровольческой армии как никогда нужны будут резервы, весомая часть сил будет отвлечена на борьбу с Махно и… охрану границы с Грузией.
  После успехов второй половины 1918 года, когда началось освобождение Северного Кавказа, генералу Деникину пришлось столкнуться с казачьим сепаратизмом Кубани и Дона – это в условиях, когда база белой армии находилась на территории Кубани, а продовольствие и снабжение оружием наполовину зависело от поставок с Дона.
     Отношения с Донским казачеством
    Отношения с Донским казачьим войском зависели не столько от сепаратистских течений Донского Круга, сколько от высокомерия атамана П.Н. Краснова – амбициозного и честолюбивого политика, «страдавшего», - по словам А.Г. Шкуро, - «значительной манией величия». Краснов изначально после избрания своего атаманом выбрал курс на сближение с Германией, причем атаман не только укреплял дружбу с ней, но использовал порой открыто-заискивающие ходы перед кайзером. Слишком рьяно и добросовестно Донской атаман проводил политику на сближение с Германией (во врем ВОВ Краснов без колебаний помогал нацистам формировать казачьи части в составе Вермахта ), утверждая позже в своих мемуарах, что делал это вынужденно и под давлением обстоятельств . Это не могло не вызвать непонимания со стороны командования Добровольческой армии, де-факто наследницы старой Императорской армии и политики дооктябрьской России, де-юре – продолжавшей войну с Германией на стороне стран «Антанты». Непонимание перерастало в отчуждение, и к разногласиям в «ориентационной политике» прибавлялась личная неприязнь между двумя лидерами антибольшевистских сил Юга – Деникиным и Красновым, что свело на нет какое-либо военно-операционное сотрудничество, хотя Добровольческая армия продолжала закупать у Дона патроны, снаряды и хлеб. Донской атаман упорно не хотел сотрудничать с добровольцами, относился к ним довольно высокомерно, прибегая к чисто популистским и провокационным методам дискредитируя их и лично генерала Деникина на заседаниях Круга, пытался всячески компрометировать его в глазах широкой общественности и в глазах «союзников». Неизвестно, сколько бы это продолжалось, однако вскоре, созданная Красновым практически «с нуля» Донская армия, просуществовав полгода, к зиме 1918/1919-го года начала разлагаться под давлением большевистской пропаганды и сдавать позицию за позицией. Донской фронт был прорван в нескольких местах. Начались нападки и критика Штаба Донской армии, к которой прибавилось падение кайзеровской Германии, и, соответственно, уход из поля зрения Краснова его единственных союзников. Все это стало предвестником скорого конца Краснова как политика и атамана. В начале 1919 года, под давлением общественности и «союзников», он уходит в отставку, и Круг выбирает атаманом А.П. Богаевского – сторонника Деникина. Это положило начало образованию Вооруженных Сил Юга России – военно-политическому государственному образованию, где Деникин лишь де-юре являлся диктатором, но не де-факто: при образовании ВСЮР учитывалось то, что генерал не будет вмешиваться во внутреннюю жизнь казачьих земель Кубани и Дона. Да и Донская армия подчинялась ему лишь оперативно, а Кубанская Рада, давно вынашивая план создания независимой «кубанской армии», видела в этом акте гарантии воплощения своего плана в жизнь, при чем – в ближайшем будущем. В перспективе это дало некоторое равновесие в отношениях с Доном и Кубанью. В дальнейшем же, во время неудач и поражений – создало больше проблем .

На фото: Генерал Петр Николаевич Краснов

 

Отношения с Кубанским казачеством
     В отличие от относительно успешных отношений с Доном, менее успешно развивались отношения Деникина с кубанской политической верхушкой. Позже, генерал Деникин в сложившихся отношениях с Кубанью видел «одну из наиболее серьезных «внешних» причин неудачи движения» .
     Разногласия между Главным командованием и воссозданными представительствами Кубани (Краевой и Законодательной Рады) возникли сразу же после освобождения Екатеринодара от большевиков. Первоначально эти разногласия касались частых споров о переделе полномочий между кубанскими и добровольческими представительными учреждениями, в основном – материального толка. Главное командование считало захваченное у большевиков имущество и фураж своей собственностью, чего не хотели принять амбициозные кубанские политики, считавшие, что раз имущество захвачено на территории Кубани, то оно принадлежит кубанцам, а не добровольцам. Причин напряженных отношений было достаточно. В своих воспоминаниях и Филимонов и Шкуро отмечали о «негативном и пренебрежительном» отношении добровольческого командования к кочующим вместе с ними представителям кубанской политической верхушки еще до взятия Екатеринодара в августе 1918-го, и после взятия кубанской столицы. «Презрительное отношение» Особого совещания, – законосовещательного и исполнительного органа при Главнокомандующем, - во главе с ген. Драгомировым, так же имело место быть . Такое отношение, по словам Деникина, «вызывало обиды и уязвленное самолюбие». Отсюда изначальная настороженность и обида кубанских политиков на Главное командование, которая после закрепления на Кубани вылилась во враждебное отношение.

На фото: Генерал Андрей Григорьевич Шкуро

 
    
 Система политической власти на Кубани «напоминала в миниатюре отношения Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов» . Законодательной властью обладала Законодательная Рада в которой преобладали оппозиционные Главному командованию элементы. Исполнительной был наделен де-факто «безвластный атаман» и ответственное перед Законодательной Радой правительство. В кубанской политике «Основных течений было два: одно, возглавляемое депутатами Сушковым и Скобцовым, стояло за всемерную, безоговорочную поддержку Главного командования; оно поддерживалось преимущественно депутатами так называемых «линейных» отделов, населенных в большинстве казаками-донцами великорусского происхождения. Другое течение, оппозиционное Главному командованию, возглавляемое Л. Л. Бычем и председателем чрезвычайной Рады Рябоволом, поддерживалось преимущественно депутатами «черноморских» отделов, украинского, частью запорожского происхождения» . «Черноморцы» первоначально не стремились к полной политической независимости и союзу с Петлюрой, хотя они считали себя в ту пору именно украинцами, а не русскими . Сначала у них, преобладающих численно в Раде, было лишь недовольство Главным командованием и приоритет на местных, краевых, а не общерусских интересах. Однако позже стремление к сепаратизму и украинофильство выявится сильнее. Атаманом Кубани с октября 1917 года был А.П. Филимонов, постоянно лавировавший между «черноморцами» и «линейцами», сепаратистами и государственниками. Однако по натуре своей он «был совершенно чужд «самостийным» течениям» . Атаман выполнял функцию своего рода буфера между враждовавшими Кубанской Радой и Главным командованием, сглаживая углы в конфликтах и стараясь по мере возможности уравновесить обе стороны. Долгое время это ему относительно успешно удавалось, хотя «черноморские» органы печати критиковали его за чрезмерную уступчивость и соглашательство с Деникиным. Большинство кубанских высших начальников и офицерства были лояльны к Главному командованию: генералы Покровский, Шкуро, Топорков, Науменко в той или иной степени поддерживали Деникина и были чужды «самостийным» взглядам членов Рады. Особенно твердую антисамостийную позицию всегда выражал генерал Покровский, который еще в ноябре 1918-го, во время созыва чрезвычайной Краевой Рады, вместе со Шкуро решил провести переворот с разгоном Рады. Однако тогда Деникин пресек подобные меры, будучи неуверен в их положительном результате. Рада осталась, а этот случай не только припугнул и не умерил пыл ее главных глашатаев-самостийников, но и дал ей заряд на дальнейшие нападки на Главное командование. Однако при положении дел, когда фронтовое казачество было равнодушно (сепаратизм найдет отклик в душах уставших казаков во второй половине 1919 года) к политиканству Рады, а кубанские генералитет и офицерство были настроены против нее, власть кубанских политиков распространялась только на уклоняющееся от фронта тыловое казачество, дезертиров (число которых по намеренному попустительству Рады росло в геометрической прогрессии), «зеленых», и украинофильскую интеллигенцию. И все же любые разлады и конфликты между Радой и Главным командованием доходили до фронтового казачества, и прямо или косвенно умеряли боевой дух и увеличивали рост дезертирства кубанцев, составляющих весомую долю белых войск на Юге – особенно это сказалось осенью, когда возросла утомленность от непрерывных боев. В глазах Деникина Рада являлась своего рода третей колонной, морально и материально ослабляющей Белое движение на Юге, и у этого взгляда были твердые основания. Член Особого совещания кадет К.Н. Соколов вспоминал: «Пока Ставка главнокомандующего и Особое совещание оставались в Екатеринодаре, неустроенность наших отношений с Кубанью ощущалась болезненно, но не имела катастрофического характера» . С переводом Ставки в Таганрог и Ростов положение резко изменилось к худшему, поскольку контроль за самостийниками не был налажен, а полноценного представительства Главного командования в Екатеринодаре не было. На протяжении всего 1919 года между Кубанью и Главным командованием главенствовали натянутые отношения. «Весь наш совместный путь, - писал Деникин, - был усеян крупными и мелкими столкновениями, расчищался бесконечными компромиссами и вел к неизбежному разрыву».      Таковой, собственно, и произошел.  
     Катализатором резкого ухудшения отношений противоборствующих сторон послужило убийство в Ростове 14 июня 1919 года председателя Краевой Рады Н.С. Рябовола, жестко выступавшего против Главнокомандующего. Убийцу не нашли, однако «черноморская» часть Рады огульно обвинила Добровольческую армию, косвенно и прямо намекая на причастность к убийству людей, близких добровольцам и Главнокомандующему. Естественно, это вызвало всплеск оппозиционных настроений до такой степени, что белая администрация начинала терять контроль над ситуацией. Деникин решает нормализовать отношения не применяя силу – он выступает на съезде представителей казачества и командования, где ставит вопрос «ребром»: «С Россией идет казачество, или против?». Он апеллирует к общественности, однако стена между кубанской политической верхушкой и Главным командованием уже была непреодолимой.

Конец первой части.
Продолжение следует.

Алексей Казначеев, историк, г. Орёл.